Плеханов Георгий Валентинович. Литературные взгляды В. Г. Белинского - Глава 2

Вернуться на предыдущую страницу

В этом отношении очень поучительной является неоконченная статья Белинского о Фонвизине и Загоскине, напечатанная еще в "Московском Наблюдателе" 1838 года.

259

Белинский нападает в ней на французскую критику. "Для французов, - говорит он, - произведение писателя не есть выражение его духа, плод его внутренней жизни; нет, это есть произведение внешних обстоятельств его жизни". Французской критике он противопоставляет немецкую философскую критику. Что такое философская критика? Белинский отвечает на этот вопрос изложением взглядов Ретшера, статья которого о критике была незадолго перед тем напечатана в "Московском Наблюдателе".

Не нужно забывать, что мы имеем дело с идеалистом, для которого все, что существует, "весь беспредельный, прекрасный божий мир", есть лишь воплощение абсолютной идеи, проявляющейся в бесчисленных фортунах, "как великое зрелище абсолютного единства в бесконечном разнообразии". С точки зрения этого идеалиста, познать истину - значит познать абсолютную идею, составляющую сущность всех явлений, а позвать абсолютную идею - значит открыть законы ее саморазвития. Открытие этих законов есть дело разума, который узнает в них свои собственные законы. Философия имеет дело с истиной, как она существует для разума. Но с истиной имеет дело не одна только философия, а также религия и искусство. Мы уже знаем, что, по определению Белинского, поэзия есть истина в форме созерцания и что ее предмет тот же, что и предмет философии, т. е. абсолютная идея, которая в искусстве является в образе. Но если это так, то легко видеть, в чем заключается задача философской критики. Эта критика переводит истину с языка искусства на язык философии, с языка образов на язык логики.

Критик-философ должен, прежде всего, понять ту идею, которая воплотилась в данном художественном произведении, и подвергнуть ее своей оценке. Идея, выражаемая художественным произведением, должна быть конкретна. Конкретная идея обнимает предмет со всех сторон и во всей его полноте. Этим она отличается от неконкретной идеи, которая выражает собою только часть истины, только одну сторону предмета. Неконкретная идея не может воплотиться в истинно художественном произведении: образ, выражающий одностороннюю идею, по необходимости сам будет лишен художественной полноты и цельности, т. е. жизни. Белинский вслед за Ретшером (и вопреки г. Полевому) говорит, что форма должна оправдаться содержанием, "потому что невозможно, чтобы неконкретная идея могла воплотиться в художественную форму, как невозможно, чтобы в основании нехудожественного произведения могла лежать конкретная идея".

Теперь пойдем далее. Когда критик-философ нашел вдохновившую, художника идею, он должен убедиться в том, что она проникает собою все части разбираемого произведения. В художественном произведении нет ничего лишнего; все его части составляют одно неразрывное целое, и даже те из них, которые, по-видимому, чужды основной его идее, существуют только для полнейшего его выражения. Белинский приводит в пример "Отелло", в котором только главное лицо выражает идею ревности, а прочие движутся другими страстями и интересами, тем не менее все второстепенные лица этой драмы служат выражению основной идеи. Таким образом "второй акт процесса философской критики состоит в том, чтобы показать идею художественного создания в ее конкретном проявлении, проследить ее в образах и найти целое и единое в частностях".

Полное и совершенное понимание художественного произведения возможно только через философскую критику, задача которой заключается в том, чтобы найти в частном и конечном проявление общего и бесконечного. Разумеется, такая критика есть дело далеко не легкое. "В самой Германии такая критика еще только началась, как результат последней философии века". Нам еще долго ждать ее, но и нам полезно иметь ее в виду как идеал.

Философская критика должна быть беспощадна к таким произведениям, которые вовсе не имеют художественных достоинств, и очень внимательна к таким, которые только отчасти лишены их. К этому второму роду произведений относятся, например, лучшие произведения Шиллера, "этого странного полухудожника и полуфилософа". К нему же Белинский относит "Юрия Милославского", который, по его словам, не лишен большого поэтического, если не художественного, достоинства и к тому же имеет крупное историческое значение.

Вопрос об историческом значении данного произведения искусства очень важен для философской критики. Изваяния древнеэллинского или гиератического стиля не имеют никакой цены как художественные произведения, но они важны в историческом смысле как переход от символического искусства Востока к греческому искусству. По мнению Белинского, которое, замечает он, нисколько не противоречит мысли Ретшера, "есть еще и такие произведения, которые могут быть важны как моменты в развитии не искусства вообще, но искусства у какого-нибудь народа и сверх того как моменты развития общественности у народа". С этой точки зрения "Недоросль" и "Бригадир" Фонвизина и "Ябеда" Капниста получают важнее значение, равно как и такого рода явления, каковы Кантемир, Сумароков, Херасков, Богданович и прочие". С той же точки зрения получает свое относительное достоинство и французская историческая критика. Ее главный недостаток, составляющий в то же время и ее главное отличие от немецкой критики, заключается в том, что она не признает законов изящного и не обращает внимания на художественные достоинства произведения. "Она берет произведение, как бы заранее условившись почитать его истинным произведением искусства, и начинает отыскивать на нем клеймо века не как исторического момента в абсолютном, развитии человечества или даже и одного какого-нибудь народа, а как момента гражданского и политического". "Она рассматривает личный характер писателя, внешние обстоятельства его жизни, его общественное положение, влияние на него разных сторон окружающей его общественной жизни и на основании всего этого старается объяснить, почему он писал так, а не иначе". Белинский говорит, что это не критика изящного произведения, а комментарий на него, имеющий большую или меньшую ценность единственно в этом своем качестве комментария. Он думает, что подробности жизни поэта нисколько не поясняют его творений. Нам почти ничего неизвестно о жизни Шекспира, но это не мешает нам ясно понимать его творения. Нам вовсе не нужно знать, в каких отношениях к своему правительству и к своим согражданам были Эсхил и Софокл и; что при них делалось в Греции. "Чтобы понимать их трагедии, нам нужно знать значение греческого народа в абсолютной жизни человечества; нам нужно знать, что греки выразили собою один из прекраснейших моментов живого, конкретного сознания истины в искусстве. До политических событий и мелочей нам нет дела". В художественных произведениях французская историческая критика ровно ничего не объясняет, но она имеет свою ценность там, где речь идет о произведениях, которые, как, например, сочинения Вольтера, имеют не художественное, а только историческое значение. Конечно, и здесь она не способна исчерпать вопрос вполне, но может войти очень полезным элементом "в настоящую критику, которая, какой бы ни носила характер, обнаруживает постоянное стремление из общего объяснить частное и фактами подтверждать действительность своих начал, а не из фактов выводить свои начала и доказательства".

Вернуться на предыдущую страницу