Письмо М. В. Белинской к И. А. Астафьеву

Вернуться на предыдущую страницу

Корфу, 24 декабря 1873 г.

Милостивый государь Иван Александрович!

Извините, что я не тотчас ответила на Ваше доброе, сочувственное письмо: я всегда благодарна тем, кто чтит память покойного мужа моего, а Вы, как кажется, один из его усердных поклонников. С большою готовностью исполню Ваше желание (насколько память мне может служить) насчет рабочего кабинета за последние два года: но последние три-четыре месяца Виссарион Григорьевич не мог сам писать, а, лежа на кушетке, диктовал мне; изнурительная лихорадка пожирала его в это время (это, как мне помнится, было великим постом), лицо у него страшно горело, а лоб был перевязан белым носовым платком, намоченным в холодной воде. Рабочий кабинет его был в два большие окна, в простенке между окнами маленький дамский письменный столик с решеткой и с зеленым сукном, на столе транспаран, представляющий Фауста, Маргариту и подглядывающего Мефистофеля, письменные принадлежности и разные безделушки; обои палевые; против окон большие шкапы во всю стену с книгами, темные, под орех. Если Вы станете спиной к окнам, а лицом к шкапам, то на стене по правую руку висела карта Европы во всю стену, и сейчас под картой стояла кушетка, пунцовая с черным, драдедамовая, где он, почти умирающий, лежал и диктовал мне свои последние статьи, а я сидела перед кушеткой у стола. У противоположной стены стоял большой рабочий стол красного дерева с зеленым сукном и множеством ящиков по обоим бокам, а под столом в средине - пустое пространство, где стояла большая корзина для ненужных бумаг; по обеим сторонам рабочего стола стояли две этажерки, на них, только не помню, в каком порядке, стояли бюсты во весь рост Руссо и Вольтера - вершков в десять, и поясные, вершков в пять - Гете, Пушкина и Гоголя; над столом литографированные портреты Пушкина, Гоголя, Жоржа Санда, Гете, Шиллера, Кольцова и Николая Станкевича. На этажерках, кроме бюстов, те книги, которые ему тотчас были нужны для справок. Дверь из залы была между окном и кушеткой, а возле этажерки около рабочего стола, между окном и этажеркой, другая дверь - в спальню; на рабочем столе лампа, которую, впрочем, он не зажигал - не мог выносить олеину, - два темные подсвечника, транспаран, градусник, множество бумаги, перьев, карандашей, перочинных ножей, большая темно-синяя стеклянная чернильница. Когда он сам работал, костюм его был темно-коричневое домашнее пальто и синий муслиновый шарфик на шее, а когда последнее время лежал - темно-дикое длинное драповое пальто-халат, подбитое пунцовой фланелью, на рукавах и груди с пунцовыми отворотами. Перед рабочим столом мягкое зеленое кресло, на котором он в писал.

Примите уверение в истинном уважении

Марьи Белинской.

Вернуться на предыдущую страницу