Н. Гей. В. Г. Белинский и русская литература - часть 9

Вернуться на предыдущую страницу

С 1846 года наступает последний период жизни и деятельности Белинского. Он совпадает с уходом его из "Отечественных записок", большой трехмесячной поездкой со Щепкиным по югу России, Украине и Крыму, началом активной деятельности в "Современнике", перешедшем от Плетнева к Некрасову и Панаеву; предсмертной поездкой за границу, знакомством с европейской жизнью и, наконец, созданием одного из знаменательных документов - письма к Гоголю, политического своего завещания.

Конец 40-х годов в жизни Белинского, так же как и у Герцена с его "духовной драмой", ознаменован переломом в отношении к утопическому социализму. Не против социализма и революционности, но против иллюзорности и утопизма оборачивалась мысль критика, всегда чуткая к движению передовых идей. Белинский даже несколько раньше, чем Герцен и Огарев, изменяет свое отношение к сенсимонистам, фурьеристам, Луи Блану, он чутко реагирует на рост критических нот у Герцена в адрес Бабефа, Теста, Фурье, Кабе: мир не перестроить "по программе", "мир идет своим путем". История развивается по присущим ей законам, несводимым к рациональным принципам. Она требует понимания механизма социально-политического развития, глубинных причин, определяющих Социальную структуру и борьбу. Но Белинский был не готов в условиях русской действительности к научному переосмыслению идеи социализма, невыполнимому на том этапе русского общественного сознания.

Белинский знал лишь ранние работы Маркса и Энгельса, в частности, читал работу К. Маркса "К критике гегелевской философии права, введение".

Показательно для характеристики социальной проницательности Белинского его огромное внимание в это время к осмыслению места и роли буржуазии в историческом движении Европы и совершенно точное умозаключение, что без революционности третьего сословия не было бы той самой французской революции, которую горячо и восхищенно принимал Луи Блан, тут же провозгласивший буржуазию врагом человечества "со дня сотворения мира". Белинский вновь стремится углубить свое историческое понимание социальных проблем и движущих сил общества.

В своем письме к Кавелину, написанному в связи с тем, что последний поддержал статью Самарина "О мнениях "Современника" исторических и литературных" ("Москвитянин", 1847, N 11), направленную против "натуральной школы", Белинский пишет: "Перечтите-ко да переводите эти фразы на простые понятия - так и увидите, что это целиком взятые у французских социалистов и плохо понятые понятия о народе, абстрактно примененные к нашему народу". В словах Белинского новое отношение к принципам утопического социализма, к их отвлеченности от реальных возможностей. И здесь же критик решительно возражает против "абстрактных человеков". В письме к П. Анненкову критик говорит, что освободился от "мистического верования в народ".

Письмо к Гоголю - итог, яркая вспышка в конце напряженной жизни, полной страстного поиска, борьбы за русскую литературу, за реализм и народность творчества, веры в свой народ и свою родину. Оно - программное выступление критика и, по существу, его завещание: России нужны не проповеди и не молитвы, а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, "столько веков потерянного в грязи и неволе". Критик требовал освобождения крестьян, отмены телесных наказаний, выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть, - это был, конечно, только минимум ближайших социальных преобразований. Письмо Белинского было признано преступным, и его чтение на пятницах Петрашевского ставили в вину участникам кружка и, в частности, Достоевскому.

В дни, предшествовавшие написанию письма, больной, приехавший в Зальцбрунн лечиться, Белинский предстал перед друзьями, по словам П. Анненкова, "совершенно в новом свете. Страстная его натура, как ни была подорвана мучительным недугом, еще далеко не походила на потухший вулкан. Огонь все таился у Белинского под корой наружного спокойствия и пробегал иногда по всему организму его". Этот огонь, вспоминал далее П. Анненков, грозил сжечь его самого. Получив в Зальцбрунне письмо Гоголя, где он недоумевал по поводу суждений Белинского о его "Выбранных местах...", Белинский пробежал эти строки, вспыхнул и промолвил: "А! Он не понимает, за что люди на него сердятся - надо растолковать ему это, - я буду ему отвечать!"

Критик сказал все, что накопилось на сердце, о чем приходилось молчать и что он прятал в осторожных фразах. В своем письме Белинский борется за Гоголя, за "натуральную школу". После публикации "Выбранных мест..." ему становятся ясными пагубные последствия стремления Гоголя стать проповедником, забыв в себе художника. Письмо к Гоголю - продолжение отчаянной борьбы критика за писателя-художника, за то соединение демократического направления, реализма и художественности, которое он находил у Гоголя, ставя "Мертвые души" выше всего, что было и есть в русской литературе, ибо в них "глубокость живой общественной идеи неразрывно сочеталась с бесконечною художественностью образов".

Белинский переживает, как собственную, трагедию писателя, который отрекся от лучших своих творений. Критик стремился вернуть Гоголя от "Выбранных мест..." к его художественному творчеству, удержать писателя на краю бездны, которой тот не видел.

С появлением "Физиологии Петербурга" прекращаются сетования Белинского на "бедность" и "нищету" русской литературы. Речь идет уже не о необходимости развития ее, а о путях развития, о борьбе за плодотворный путь и против пути ложного. В одном из выступлений П. Вяземский сделал попытку противопоставить Гоголя "натуральной школе". Белинский отвергал эту попытку по существу, допуская, что "натуральная школа" может быть "более одностороннею и даже однообразною, зато, - подчеркивал он, - главное, и более оригинальною, самобытною, а следовательно, и истинною". Развитие самобытности и истинности русской литературы - вот ее столбовая дорога. Эту мысль Белинский не уставал повторять в последние годы. И если первым самобытным и истинным поэтом был Пушкин, если за ним лидером стал Гоголь, то теперь выдвигается плеяда писателей, идущих по этому пути самобытности и истины. Принципиальная граница для Белинского оставалась нерушимой - между искусством и псевдоискусством, между литературой и нелитературой.

Вместе с тем Белинский не мог, конечно, предотвратить социальную дифференциацию в литературе и создать идейно единое художественное направление критического реализма, как того ему хотелось. Эта дифференциация была неизбежна с развитием социально-классовой борьбы, с размежеванием политических лагерей, и сам Белинский принял в ней активнейшее участие, полемизируя не только с рептильной критикой, но и с критикой славянофильской, наконец, с поборниками "чистого искусства" выдвинувшими против критического реализма имя Пушкина.

В своих последних работах Белинский горячо спорил со всеми этими концепциями, уводившими русскую литературу от ее магистрального пути; он доказывал, что возвращение к пушкинскому этапу невозможно и означает прекращение развития, так много обещающего впереди.

За всю свою недолгую деятельность Белинский, открыв русскому читателю великие свершения русской классической литературы, и прежде всего ее основателей Пушкина, Гоголя, Лермонтова, сделал бесконечно много и для самой литературы, и для самосознания русского народа.

Белинский, осмысливая замечательный опыт мировой литературы, активно участвовал в формировании художественного опыта на русской почве как продолжатель дела, начатого Пушкиным, как горячий участник гоголевского направления в литературе, как соратник Герцена, как человек, напутствовавший Достоевского.

Трудно переоценить место критика в судьбе и творчестве Кольцова, Некрасова, Тургенева. Белинский открывал новые имена для литературы, стремился определить направление движения их таланта и радовался вкладу, вносимому ими в общий литературный процесс.

Плещеев писал в стихотворении "Я тихо шел по улице безлюдной":

Но кто из тех, в чью грудь он заронил

Зерно благих, возвышенных стремлений,

Кто памяти о нем не сохранил?

И в своих воспоминаниях он говорит о цельности Белинского, у которого слово было и делом.

Достоевский, разойдясь с Белинским еще при жизни критика и полемизируя с ним всю свою жизнь, тем не менее испытал его огромнейшее воздействие, начиная с первого знакомства, когда, как он сам вспоминал, "страстно принял тогда все учение его".

Гениальными созданиями Пушкина, Гоголя и Лермонтова, а позднее Толстого и Достоевского литература русская вошла в русло мирового литературного потока. Она предложила художественные решения задач, возникших перед мировой литературой, и вклад Белинского в эти художественные решения огромен.

Без поэзии Пушкина, его мудрого жизнеутверждения, так же как и без скорбно-беспощадного взгляда Гоголя и Лермонтова, не могло быть и не было бы Белинского, его полной энтузиазма критики, его теории, его эстетики, несмотря на все противоречия - стремительной и целенаправленной.

Имена Пушкина, Гоголя, Лермонтова и Белинского стоят рядом. Так определила жизнь их собственная деятельность и творчество. Под знаком этих имен развилась и сформировалась последующая русская литература. Они положили начало замечательному явлению, которое называется русской классической литературой и русской литературной критикой.

Встретившись с высказыванием А. Бестужева: "У нас есть критика, а нет литературы", - Пушкин не согласился с ним. "Мы не знаем, что такое Крылов, Крылов, который столь же выше Лафонтена, как Державин выше Ж.-Б. Руссо", - писал поэт и делал вывод: "литература кой-какая у нас есть, а критики нет". Пушкин ратует в 1825 году за литературную критику, которая позволила бы узнать, что такое Крылов, Державин, сам Пушкин, наконец. И тем знаменательнее внимание, проявленное Пушкиным к Белинскому. Поэт не ошибся. Нельзя переоценить вклад Белинского в то, что мы теперь знаем свою классику. Л. Толстой писал: "Статья о Пушкине - чудо. Я только теперь понял Пушкина".

Критик открыл современникам и потомкам русскую классическую литературу, ее художественную высоту, ее удивительное творческое многообразие. Он первый назвал ее "великим национальным достоянием".

Известному историку и писателю Карамзину принадлежит для своего времени точное суждение о том, что критика не сделалась еще потребностью литературы, потому что "хорошая критика есть роскошь литературы", потому что она "рождается от великого богатства, а мы еще не Крезы".

Белинский придал критике ведущее положение в литературной жизни. И сделанное им свидетельствовало о явлении "великого богатства" русской классической литературы. Оно было ее "роскошью" (по представлениям Карамзина) и необходимостью (по представлениям Пушкина).

Белинский завещал споспешествовать процветанию русской литературы. С первых же своих шагов он заявил: "Чтобы идти вперед... нужны таланты свежие и сильные", и потому столь же горячо утверждал он: неуважение к таланту - признак невежества.

Вернуться на предыдущую страницу