Н. Гей. В. Г. Белинский и русская литература - часть 8

Вернуться на предыдущую страницу

Работа над пушкинским циклом продолжалась с 1843 по 1846 год - в период расцвета литературно-критической деятельности Белинского. И, конечно, серьезные основания имело обращение критика к самому большому своему труду, по существу, к книге о Пушкине, после полемичных статей о "Мертвых душах" и "Герое, нашего времени" как раз во время формирования концепции "натуральной школы". Последнее четырехлетие жизни Белинского насыщено не столько событиями, сколько интенсивной внутренней жизнью и работой. На начало этого периода приходится женитьба Белинского на М. В. Орловой, на конец его падает уход из "Отечественных записок", когда Белинский был уже не в состоянии больше мириться с положением "штатного" критика у прижимистого Краевского.

Это - напряженная пора деятельности критика. Можно составить представление о творческой интенсивности тех лет, если сказать, что вместе с пушкинскими статьями (четыре статьи в 1843 г., четыре - в 1844-м, две - в 1845-м, последняя - в 1846-м) и примыкающими к ним статьями о Державине и Крылове, которые являются составной частью историко-литературного цикла, Белинский много сил уделяет текущему литературному процессу. Ежегодно публикует он программно-теоретические обзоры русской литературы за прошедший год. Много сил вложил он в сплочение писателей "натуральной школы" и в теоретическое обоснование этого направления современной литературы. Он знакомится с Достоевским, сближается с Тургеневым, сотрудничает с Некрасовым, готовит, в частности, вместе с ним издание "Стихотворений Кольцова" и пишет к нему вводную статью о жизни и сочинениях поэта. Ему принадлежит вступительная статья к некрасовскому сборнику "Физиология Петербурга" (ч. I - 1844 г., ч. II - 1845 г.). В сборнике помещены также статьи Белинского "Петербург и Москва", "Александрийский театр" и "Петербургская литература". Собственно говоря, сборник стал манифестом нового направления - "натуральной школы" - в русской литературе. Белинский осмысливает это издание в статьях "Ответ "Москвитянину" и в годичных обзорах литературы 1846 и 1847 годов. Он внимательно следит за творчеством В. Соллогуба, В. Даля, Д. Григоровича, Н. Некрасова, И. Тургенева, Я. Буткова, И. Панаева, Е. Гребенки и пишет рецензии на их произведения. Ему необходимо определить общее и главное, объединяющее разных художников, указать на их индивидуальные художнические особенности. В "Петербургском сборнике" (1846) участвуют Некрасов, Тургенев, Герцен, Панаев. В нем напечатаны "Бедные люди" Достоевского, произведшие огромное впечатление на Белинского. Критик помещает в сборнике "Мысли и заметки о русской литературе". Он замышляет издание "огромного" альманаха с соответствующим названием "Левиафан" и привлекает к участию в нем Герцена, Гончарова, Тургенева, Некрасова, Достоевского. Издание не состоялось, но большинство собранных для него материалов вошло в первые номера реорганизованного Некрасовым "Современника".

Само название "натуральная школа" впервые появляется у Булгарина ("Северная пчела", 1846, N 22). Булгарин им клеймил демократическую литературу, дискредитировал новое явление, обвиняя его в бездуховности, приземленности, в том, что оно отражает только темные стороны жизни. Доводы эти берут начало с нападок на Гоголя, которого называли "грязным" писателем, знающим только "задний двор человечества".

Название "натуральная школа" было переосмыслено Белинским и поднято на щит, чтобы оградить новое направление от реакционных нападок.

Сам термин "натуральная школа" не имел однозначного смысла для Белинского. Он служил общим указанием на реалистическое направление художественного творчества и вместе с тем определением нового, развивающего гоголевские традиции этапа литературного движения.

Во "Взгляде на русскую литературу 1846 года" Белинский обращается к Гоголю, видя в нем предшественника и родоначальника "натуральной школы". Но связь "натуральной школы" с творчеством автора "Ревизора" и "Мертвых душ" представлялась далеко не простой и однозначной. Влияние гоголевской поэтики сказывалось прежде всего в создании собирательных образов, типов. Но при этом нередко они оставались суммарными, лишенными удивительной гоголевской индивидуализации. И дело было не только в размерах талантов - у писателей "натуральной школы" на первое место выдвигается социальная классификация, расчленение по профессиям, сословиям, территориальной принадлежности ("Свадьба в Москве", например) и т. д.

Опыт "натуральной школы" способствовал теоретическому развитию и литературно-критическому закреплению реалистических принципов в последних работах Белинского. При неоднократной ломке его взглядов основной пафос правдивости искусства проходит через все его работы от "Литературных мечтаний" до "Взгляда на русскую литературу 1847 года". В свое время он развенчал стихи Бенедиктова и прозу Марлинского. "Натуральная школа" тоже в первую очередь противостояла риторической ложновеличавой псевдонародной поэтике Кукольника, Загоскина, Греча.

Писатели школы Гоголя и Белинского искали дорогу к демократизму и гуманизму творчества. Они видели в мужике человека ("Записки охотника" Тургенева), в маленьком чиновнике - "человечность микроскопической личности".

Но сам Белинский смотрел дальше: он мечтал о литературе, которая покажет превращение маленького, зависимого человека в духовно свободного. Он знал, что такие люди уже есть в окружающей его жизни, но знал также, что цензура не допустит их изображения.

В подходе к "натуральной школе", в определении ее места в литературном процессе сказался развивающийся историзм критика. Белинский видел в Фонвизине, Грибоедове, в сатирических произведениях Пушкина и Гоголя (особенно в "Шинели") предшественников новой школы. Его оппоненты отрицали новое содержание и художественный смысл творчества Гоголя, выводя его из английской и французской "неистовой" словесности (Радклиф, Жюль Жанен, Сю, Дюма). Аналогичную позицию они заняли и в отношении писателей "натуральной школы", утверждая, что это все та же самая тяга к "безобразной натуре", характерная для Жюля Жанена, и "везде во всем одна карикатура, одно искажение натуры" ("Северная пчела", 1842, N 279).

Белинский решительно отводит обвинения как в раболепном списывании "голой натуры", так и в том, что корни нового уходят во французскую словесность. Не кто иной, как Гоголь, по мнению Белинского, нейтрализовал влияние нашумевшей в России "неистовой" французской словесности. А именно Булгарин приветствовал появление издания "Французы, описанные с натуры французами же" и предпринял аналогичное издание "Очерки русских нравов, или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого", а также "Комары", "Наши, списанные с натуры русскими".

Обращение к нравам, характерам и типам у Булгарина и у писателей "натуральной школы" шло изначально с различных, друг с другом несовместимых позиций. И, конечно, это у Булгарина возникают симптомы натуралистической деградации образа.

На своем пути "натуральная школа" столкнулась со значительными трудностями, художественными издержками. Нужно было быть Гоголем, чтобы поднять Акакия Акакиевича до высоты художественного (а стало быть, и гуманистического) обобщения, или Достоевским, чтобы сделать то же самое с Макаром Девушкиным.

Белинский видел художественное завоевание "натуральной школы" в натуральном, естественном воссоздании жизни. Для него была важна "беспощадность истин", открываемых писателем. Но, защищая эту школу от обвинений в показе "неумытой", "униженной и искаженной" натуры, критик не мог не чувствовать опасности "дагерротипного", фактографического подхода к правде жизни. И не случайно в этой связи он подчеркивает художественные открытия Гоголя, сумевшего удивительно глубоко проникнуть в трагизм пошлости жизни и тем самым неизмеримо возвыситься над изображаемым "мелким" предметом.

Развитие "натуральной школы" в первую очередь означало вторжение в прежде закрытые пласты и области жизни. Интерес к "петербургским углам", незаметному и не всегда приглядному быту маленьких людей, петербургских шарманщиков, дворников, извозчиков свидетельствовал о приближении писателя к простым людям. Это сказалось, конечно, на своеобразии тематики и проблематики нового направления, на модификации старых жанров и появлении нового - "физиологического очерка".

Но "физиологический очерк" был слишком ограниченным жанром, чтобы стать ведущим в новом развитии. Вперед неизбежно выдвинулись роман и повесть, затем рассказ. Развиваясь, новое направление вовлекло новые сферы "мира положительной действительности" в орбиту литературы. По меткому наблюдению современного исследователя, действительность становится в "натуральной школе" сверхгероем романа; не персонаж, а ход жизни, "строй вещей", определяющий судьбу человека, вторгается в повествование, входит как объективная логика, предрешающая типологию характеров, художественные функции персонажей. Отсюда перенесение ответственности с отдельного человека на среду ("Кто виноват?" Герцена), столкновение субъективного образа мира с объективным положением дел ("Обыкновенная история" Гончарова), глубокие психологические коллизии униженности и человеческой амбиции ("Бедные люди" Достоевского). "Натуральная школа стоит теперь на первом плане русской литературы", - отмечает Белинский в своей последней статье - обзоре русской литературы 1847 года, - подразумевая, конечно, не собственно "физиологические очерки", а широкое направление критического реализма в русской литературе. Белинский не ошибся: русская литература шла своим истинным и настоящим путем.

В эти годы, завершив цикл пушкинских статей, Белинский вошел в круг рассмотрения кардинальных вопросов исторического развития. Его не устраивают больше недавние представления о "революции сверху", совершаемой наподобие преобразований Петра I. Перед критиком вырисовывается грандиозная перспектива соединения исторического и социального осмысления жизни в их соотнесенности, внутренней взаимосвязанности и взаимообусловленности (критика Пушкина за дворянские предрассудки, утверждение "пафоса социальности" в творчестве Гоголя, размышления о современном социальном устройстве общества, анализ развития капитализма и положения народных масс в рецензии на "Парижские тайны" Э. Сю и, наконец, последние дискуссии о роли буржуазии в современном историческом развитии: буржуазия - явление не случайное, а вызванное историей).

Критик решительно расходится с позитивизмом О. Конта. Ученый пытался спуститься с небес метафизики ценой отказа от философского осмысления истории и путем несложной замены слова "идея" словами "закон природы". Не соглашаясь с такими подстановками, Белинский считает, что Конт, трактуя историю натуралистически, проходит мимо собственно исторического процесса, то есть такого движения жизни человеческого общества, в котором объективная закономерность его развития не отменяет человеческого содержания событий, конечного идеала гуманизма как необходимого и реального результата человеческой истории, хотя бы она и была аптичеловечпа на пути к этому идеалу.

В поэтике "натуральной школы", тяготевшей, по видимости, к правде факта, к "безнадежному" человеческому материалу, Белинский видел и правду гуманистической идеи.

Все ощутимее становилась потребность творческих открытий "натуральной школы" на подлинно художественном уровне, и естественно выдвигался вопрос о лидере или "корифее" нового направления, равном по силе дарования Гоголю, который после появления "Выбранных мест из переписки с друзьями" уже не был главой школы.

Однако путь литературного развития оказался сложнее. Верно определяя основную тенденцию движения литературы 40-х годов, Белинский сталкивается с дифференциацией художественных индивидуальностей, за которой в условиях обострения классовой борьбы стояло идейное размежевание либеральных и демократических сил. Вместо одного лидера, возглавляющего художественное направление, появляется несколько крупных писателей, каждый из которых не может быть лидером в силу его односторонности, хотя все вместе они развивают именно критический реализм. Белинский стремился найти художника, способного придать жизненную полноту и художественную силу натуральному направлению, по скоро он понял, что "натуральная школа" стала расти и формировать разнообразных писателей, обойдясь без лидерства.

Белинский понимал, что борьба за утверждение нового направления, за освоение новых художественных сфер и привлечение широкого круга писателей к этому направлению неизбежно вызовет, пусть временное, но снижение художественного уровня и художественного качества в современной литературе, и он сознательно шел на это: "Мне поэзии и художественности нужно не больше, как настолько, чтобы повесть была истинна, то есть не впадала в аллегорию или не отзывалась диссертацией)". Эта эстетическая уступчивость Белинского не шла до отказа от художественности, но, будучи заострена против бессодержательного эстетства Боткина, была отступлением - отступлением, конечно, временным, потому что проблема развития художественности в новых условиях при углублении критического отношения к действительности была проблемой хотя и нелегкой, но разрешимой. Решалась она, конечно, художественной практикой, расцвета которой Белинскому увидеть было не суждено...

Все эти трудности развития литературы, вступившей на путь критического реализма, ощущались Белинским и выразились в оценках, например, творчества Гончарова и Герцена в его последнем обзоре.

Особые надежды возлагал Белинский на Достоевского. В "Петербургском сборнике" он даже, написал, что, когда "всех забудут", слава Достоевского не померкнет.

У каждого из этих трех писателей Белинский обнаружил и постарался определить свой пафос, и проницательности его суждений нельзя не изумиться. Отсюда следовал логический вывод о том, что развитие русской литературы могло осуществляться только путем открытий действительности, и открытий художественных, когда каждый крупный талант обретает свой пафос художественного исследования, а все литературное движение вместе образует мощный поток гуманистического сознания.

Вернуться на предыдущую страницу