Ю. Манн.
В поисках новых концепций - часть III
 Вернуться на предыдущую страницу
Каково же отношение новой русской литературы к современной форме
искусства? Вопрос этот связан с другим: каково соотношение России с
общеевропейским историческим движением?
Прогресс истории, считал Белинский - и в этом отношении он также сходен
со многими мыслителями своего времени, прежде всего с Гегелем, - прогресс
истории осуществляется не всеми народами, но только некоторыми -
"историческими". Поэтому нужно определить ""степень", занимаемую им
(народом. - Ю. М.) в человечестве".
Эту задачу Белинский решает в статье о "Руководстве к всеобщей истории"
Ф. Лоренца. Последний утверждал, что "историк не с равным вниманием смотрит
на все народы, но все свое внимание устремляет в особенности на какой-либо
народ, который начал или продолжал дальнейшее развитие умственной
деятельности человеческого рода...". Белинский согласился с этой мыслью, но
упрекнул автора в непоследовательности, так как тот исключил из мировой
истории Китай и Индию "по причине их совершенно изолированного развития".
Между тем _в свое время_ магистральное направление истории пролегало и через
эти две страны. Дополнение Белинского вполне в духе "философии истории",
прослеживавшей прохождение эстафеты мирового прогресса от стран Востока к
Древней Греции и Риму, затем - к странам Западной Европы... Народы же,
которые уже передали эстафету или еще не получили ее, в историческом смысле
слова находятся "вне человечества".
Место России в этом процессе Белинский уясняет в двух обширных статьях,
печатаемых под условным названием "Россия до Петра Великого". Рассматривая
прохождение эстафеты мирового прогресса по уже знакомому нам пути (от
восточных народов - к античным и затем - к западновропейским), Белинский
вводит две важнейших координаты отсчета: Азия и Европа, азиатское и
европейское. Первое характеризуется "естественной непосредственностью",
господством "созерцания". Второе - преобладанием "сознания", "воли и
рассудка". Антитеза, разумеется, просветительского толка. Вместе с тем она
заострена в духе общественной критики, в духе идеи социальности. Европа,
живущая "сознанием", - это Европа, вырабатывающая справедливые основы
общественного устройства, при котором гарантировано благоденствие и
безопасность каждого. Не случайно к признакам европейского образа жизни
отнесено признание ценности человеческой жизни, а к признакам азиатского -
умаление этой ценности. Для азиатского деспота "ценность человеческой
крови... нисколько не выше ценности крови домашних животных".
Между двумя координатами положение России сложное и драматичное. "По
основным элементам свой жизни", в частности по христианской религии,
узаконивавшей неприкосновенность человеческой жизни, Россия "не принадлежала
и не могла... принадлежать к Азии". Но историческое развитие в то же время
отдалило ее от Европы. Тут Белинский имеет в виду прежде всего неучастие
России в классическом, античном наследии, привившем западноевропейским
странам свои культурные и социальные традиции, включая идею римского права
(кстати, этот взгляд близок к точке зрения И. Киреевского периода
"Европейца", выраженной в статье "Девятнадцатый век", 1832 г.). Пагубное
влияние имело и татарское иго, оставившее болезненные рубцы в общественном
организме страны.
Для характеристики положения России до петровских реформ Белинский
использует записки Григория Котошихина (Кошихина), изданные незадолго перед
тем Археографической комиссией. Продуманный подбор цитат из этой книги,
снабженных лаконичным комментарием, имеет целью показать отсутствие тех
качеств, которыми характеризуется "европеизм". "...Унижение и позор
человеческого достоинства и в обычаях, и в условиях жизни, и в
судопроизводстве, и в казнях" - такова картина, встающая из статьи
Белинского. Своим разбором записок Котошихина Белинский показал пример
критики расширительного характера - социальной и политической, о которой он
затем скажет в связи с речью Никитенко.
Правление Петра - решающий момент русской истории. Петр ввел страну "в
родственную связь с человечеством", иначе говоря, он отдалил ее от
азиатского "полюса" и приблизил к европейскому. Реформы Петра, с
историко-типологической точки зрения, есть поворот в собственном развитии
страны (что не исключает аналогичных предпосылок и устремлений еще в
допетровское время), есть включение России в общемировой прогресс. Благодаря
такому подключению Россия не только становится наследницей всех благ
"европеизма", но и перед ней открывается перспектива стать народом
"историческим", то есть перенять эстафету общечеловеческого прогресса, хотя
Белинский очень сдержан в ответе на вопрос, когда и как это произойдет.
Тем не менее понятие "европеизация" России наполнялось у Белинского
вполне конкретным смыслом. Этот "величайший вопрос", в котором "заключается
вся судьба человечества", состоит вовсе не в "удобствах образованной жизни",
а в перенятии и развитии коренных основ человеческого общежития. Под
последним подразумеваются гарантии личной безопасности, уничтожение
привилегий родства и традиции в пользу привилегий, основанных "на праве и
законе", твердое соблюдение законности и борьба с коррупцией ("нигде он
(Петр. - Ю. М.) не был так грозен своим правосудием, как против дармоедов,
мирских едух и казнокрадов"), не говоря уже о развитии наук, просвещения и
искусства. Белинский, подобно Пушкину, конечно, видел, что петровские
преобразования осуществлялись порою средствами далеко не гуманными, но он
оправдывал последние "необходимостью и результатом", как и оправдывал в этот
период и жестокость вождей Великой французской революции (вообще Белинский в
это время воспринимал Петра I в ряду великих преобразователей).
Точка зрения Белинского на Петра яснее видна на фоне официальной
историографической концепции, а также складывающейся славянофильской.
Буквально накануне статей Белинского, в первой книжке "Москвитянина" за 1841
год М. Погодин опубликовал работу "Петр Великий" (см. о ней замечания
критика на с. 13). Погодин также отсчитывает от двух противоположных начал -
азиатского и европейского, - но деятельность Петра, по его представлениям,
осуществляет их синтез, а не вытеснение одного другим. Конкретно
подразумевается синтез европейского "исследования", "движения",
"неудовольствия" и т. д. с азиатским "терпением", "верованием" и т. д., то
есть качествами, официально выдаваемыми за добродетель народного характера.
Еще яснее официальный облик искомого идеала виден там, где Погодин
характеризует его с помощью "троесловной формулы" Уварова. Официальная
концепция русской истории строилась на умалении тех ценностей "европеизма",
которые были так дороги Белинскому. А в методологическом отношении она
строилась на отрицании и умерщвлении диалектики (искомый синтез - это род
истины в последней инстанции, отменявшей дальнейшее развитие).
Что касается славянофильскпх концепций, то они еще только складывались
и не обладали зрелой определенностью. Но уже наметилось отрицательное
отношение к преобразованиям Петра, якобы перечеркнувшим плодотворные основы
исконной русской жизни. Поскольку славянофилы считали, что всемирную историю
поочередно воплощают избранные (исторические) народы и что теперь эстафета
переходит к России, они в методологическом отношении - в самом механизме
мысли - приближались к Белинскому. Но существовало принципиальное отличие:
для Белинского выход России на магистральный путь означал приобщение к
европейским основам, причем в самом определении ее будущего оригинального
слова критик проявлял большую сдержанность и осторожность. Для славянофилов
же грядущее воплощение Россией всемирного духа равносильно самообнаружению
ее собственного субстанциального начала, причем о наступлении этого периода
истории они говорили с категоричностью и торжественностью визионеров. Вместе
с тем важно и другое отличие-сходство: если для славянофилов русское начало
не совпадало с обликом реально существовавшей, крепостной, клейменной "игом
рабства" (А. Хомяков) действительности и представлялось скорее
умопостигаемым идеальным образом, то, с другой стороны, момент утопизма
должен быть отмечен и в европеизме Белинского: ведь его представления,
конечно, выходили за рамки реально существовавшей буржуазной
действительности Запада и приближались к идеальному и желаемому образу.
Вернуться на предыдущую страницу
|
