В. Г. Белинский.
Провинциальная жизнь (Ольский)... Сочинение Егора Классена
 Вернуться на предыдущую страницу
Со времени появления "Мертвых душ" - а этому прошло уже около года с половиною - никто не решился издать романа. Даже самого неустрашимого Барона Брамбеуса одолел страх и трус велий, - и обещанная им года три назад "Идеальная красавица" так и пропала без вести, оставшись в "Библиотеке" и недочитанного и недописанною1. Вот отчего столь многие и так сильно сердились и еще сердятся на "Мертвые души"! Будь жив теперь Лермонтов, никто бы не осмелился печатать своих стихов, и многие потеряли бы охоту писать их даже для собственного удовольствия. Вообще надобно заметить, что Петербург давно уже занимается только приготовлением повестей, а о романах и не думает, - и только один г. Ф(Ѳ)едоров недавно решился прогоркнуть с своим "Князем Курбским" мимо глаз публики, в надежде быть не замеченным ею, в чем и не ошибся2. Но московская литература думает об этом иначе. Москва - город романов по преимуществу. Посмотрите, в самом деле, что делают, кроме этого, московские литераторы? Они не пишут, а оттого их и не читают и о них не говорят; но, впрочем, они писатели, у которых или был, или предполагается талант. Если б они писали, их, может быть, читали бы, и, вероятно, нашлись бы на Руси люди, которые даже и хвалили бы их. Вот, например, г. Киреевский: он уж лет десять (так говорят московские слухи) сбирается издать богатое собрание русских народных песен. Может быть, он и не успеет издать их при жизни своей - что ж? - они издадутся после его смерти, и если не мы, то наши дети будут читать их3. Г-н Погодин уже около двадцати лет обещает доказать, что варяги были скандинавы и что Каченовский ввел опасный раскол в ученую литературу русской истории, - и будьте уверены, что он когда-нибудь докажет нам эту интересную истину4. А если не успеет - не беда: он передаст ее какому-нибудь молодому ученому, и тот докажет. Г-н Шевырев давно хлопочет об истреблении в русской литературе вредного духа неуважения к писателям, с которыми он, г. Шевырев, находится в приятельских отношениях; для этого он решился твердо, какими бы то ни было способами, заставить замолчать литературных бобылей и безыменных критиков, которые, кроме критик и рецензий, иногда пишут и типические очерки...5 Не знаем, удастся ли г. Шевыреву его истинно благонамеренное литературное предприятие; но знаем, что он не отстанет от него, не употребив всех усилий, не испробовав всех средств6. Из живущих в Москве поэтов всех даровитее г-н Фет, а всех знаменитее гг. Языков и Хомяков. Оба они ничего или почти ничего не пишут; но зато о них в Москве много пишут и еще больше говорят. На г. Хомякова друзья его смотрят, как на представителя в поэзии славянского элемента. Такую странную известность приобрел он в Москве двумя стихотворениями, в которых доказал, что древний Рим и новая Англия скоро будут сменены Россиею7. Стихи г. Хомякова всегда звучны, но ужасно напряженны, - блестящи, но совершенно чужды поэзии: это единственный их недостаток; во всем остальном они столько хороши, сколько могут быть хороши славянские стихи. В Москве издается даже литературно-ученый журпал8. Вот уже третий год он обещает развить какую-то мысль, но отлагает исполнение своего обещания на неопределенный срок. В этом журнале печатаются преимущественно статьи о славянах и славянских литературах, стихотворения г. Михаила Дмитриева да брань на "Отечественные записки"... Кстати о стихотворениях г. Михаила Дмитриева: сей поэт пишет стихи уже больше двадцати лет, но славою поэта никогда не пользовался даже в кругу московских своих приятелей, где так легко дается слава поэта даже людям, не написавшим ни одного стиха. Чтоб добиться этой постоянно убегающей его славы, г-н Михайло Дмитриев, вместо дидактического рода, в бесполезном упражнении которым он убедился, изобрел теперь новый, до него небывалый род поэзии, произведения которого можно было бы назвать "рифмованными денонциациями" на безнравственность критиков, не признающих в их сочинителе ни искры поэтического таланта. В руках человека талантливого и острого такие стихотворения были бы по крайней мере опасны для его врагов; но г. Михайло Дмитриев доставляет своим врагам только одно невинное удовольствие - смеяться над беззубою злостью его странных стихотворений9.
Мы сказали выше, что Москва - по преимуществу город романов. Это до того справедливо, что Москву не удержало от романов даже появление "Мертвых душ". Патриарх московских романистов, г. Загоскин, издал если не роман, то физиологию Москвы в рассказах и сценах, под названием "Москва и москвичи"; г. Воскресенский издал, кажется, "Сердце женщины"10. Романов прочих московских романистов и не перечтешь. "Иоанн Грозный и Стефан Баторий. Исторический роман. Сочинение А. А. Издание второе. Москва". - "Пан Ягожинский. Отступник и мститель. Роман, взятый из древних польских преданий А. П--м. Издание второе. Москва". - Видите ли: это все московские романы! А сколько издали их Кастор и Поллукс московских романистов - гг. Кузьмичев и Славин!.. И вот теперь является умножить собою число сих гениальных романистов г. Классен. Он так уверен заранее в успехе своего произведения, что издал его только первую часть, предоставив себе издать вторую когда-нибудь, на досуге, при благоприятных обстоятельствах. Роман его издан опрятно, хотя и украшен пятью плохими литографиями. Но что же содержание этого романа? Вот тут-то и беда, потому что в романе г. Классена нет никакого содержания, а есть путаница, в которой ровно ничего нельзя понять и из которой ровно ничего нельзя упомнить. Тут есть городничий, который боится жены, потому что она его больно щиплет, как только он скажет какую-нибудь глупость, а он только затем и разевает рот, чтоб говорить глупости. Раз, будучи на ярмарке, городничий больно вскрикнул от щипка своей супруги, а один из собеседников бросился к мужикам, продававшим квас, вырвал у них кувшины и стал лить квас на голову городничего, облил всех дам и, вероятно от стыда, что наделал столько глупостей, упал в реку и утонул. Все это г. Классен почитает юмором и верным изображением провинциальных нравов. Хорош эпиграф при первой главе этого романа:
Писать характеры людей
Есть два манера:
Пером Гомера
И ядом змей.
Так пишут мужи славы. -
Где ж славы взять,
Когда писать
Придется для забавы?
-----
Так поэт на зуб гнилой
Пробует орехи;
Но раскусит лишь пустой -
Полный, для потехи,
Смелет он на жернову
И поет про скорлупу.
Этот эпиграф, смастеренный, очевидно, самим сочинителем,, может служить образчиком и вывескою слога, мыслей, понятий и чувств, которыми отличается роман. Это больше, чем просто бездарность: это явное отсутствие здравого смысла. Не только г. Воскресенский, но даже гг. Кузьмичев и Славин - гении первой величины в сравнении с г. Классеном.
Вернуться на предыдущую страницу
|
