В. Г. Белинский. Путеводитель в пустыне, или Озеро-море. Роман Джемса-Фенимора Купера...

Вернуться на предыдущую страницу

Так как Купер начал писать романы уже после Вальтера Скотта, - то и почитается его подражателем, или по крайней мере замечательным даже и после Вальтера Скотта романистом. Но это грубое заблуждение - мнение толпы, которая делает свои заключения не из сущности самого дела, а из внешних обстоятельств, то есть не из того, как пишет тот или другой романист, но из того, когда он начал писать, как расходятся его романы, кто их хвалит или кто бранит. Купер нисколько не ниже Вальтера Скотта; уступая ему в обилии и многосложности содержания, в яркости красок, он превосходит его в сосредоточенности чувства, которое мощно охватывает душу читателя прежде, чем он это заметит; Купер превосходит Вальтера Скотта тем, что, по-видимому, из ничего создает громадные, величественные здания и поражает вас видимого простотою материалов и бедностию средств, из которых творит великое и необъятное. Яркая пестрота и многосложность деятельной, кипучей европейской жизни - сами подавали Вальтеру Скотту готовые и богатые материалы; но Купер на тесном пространстве палубы умеет завязать самую многосложную и в то же время самую простую драму, которой корни иногда скрываются в почве материка, а величавые ветви осеняют девственную землю Америки. Эта драма невольно изумляет вас своею силою, глубиною, энергиею, грациозностию, а между тем в ней все так, по-видимому, спокойно, неподвижно, медленно и обыкновенно! - Вспомните его "Лоцмана" и "Красного Корсара". Говоря ближе к истине, - Вальтера Скотта не должно и сравнивать с Купером, так же как Купера с Вальтером Скоттом: каждый из них велик по-своему, каждый самобытен и оригинален в высшей степени, а по силе творческой деятельности оба они принадлежат к величайшим мировым явлениям в сфере искусства.

Немало оригинальности придает гению Купера еще и то, что Купер - гражданин молодого государства, возникшего на молодой земле, нисколько не похожей на наш старый свет. Вследствие этого обстоятельства на созданиях Купера лежит какой-то особый отпечаток: с мыслию о них тотчас переносишься в девственные леса Америки, на ее необъятные степи, покрытые травою выше человеческого роста, - степи, на которых бродят стада бизонов, таятся краснокожие дети Великого Духа, ведущие непримиримую брань между собою и с одолевающими их бледнолицыми людьми... Море еще едва ли не больше связывается с мыслию о романах Купера: море и корабль - это его родина, тут он у себя дома; ему известно название каждой веревочки на корабле, он понимает, как самый опытный лоцман, каждое движение корабля; как искусный капитан, он умеет управлять им, и, нападая на неприятельское судно и убегая от него, он сыплет любезными его слуху терминами и теряется в описаниях маневров корабля с таким же удовольствием, как Вальтер Скотт в описании какого-нибудь древнего костюма или мрачной готической залы.

Много лиц, исполненных оригинальности и интереса, создала могучая кисть великого Купера: стоит только упомянуть о Джон-Поле, Красном Корсаре и Харвее-Бирше 1, чтоб разом потеряться в созерцании бесконечного... Но ни одно лицо во множестве дивно созданных им лиц не возбуждает столько удивления и участия в читателе, как колоссальный образ того великого в естественной простоте своей существа, которого Купер сделал героем четырех романов своих: "Последнего из могикан", "Путеводителя в пустыне", "Пионера" и "Степей". Сам творец его так увлечен и очарован возникшим в его фантазии дивным образом, так горячо любит это лучшее создание своего гения, что, изобразив его в трех романах, как лицо, без которого ход действия остановился бы, задумал создать новый роман, в котором он был бы героем, - и из всего этого вышла чудная тетралогия, великая и огромная поэма в четырех частях. Долго готовился Купер к этому роману, как к великому подвигу; много лет прошло между тою минутою, когда впервые блеснула в душе его идея "Путеводителя", и тою, когда он написал его: - так глубоко сознавал Купер важность задуманного им создания. И зато едва ли, между всеми известными романами, можно указать на творение, которое отличалось бы такою глубиною идеи, смелостию замысла, полнотою жизни и зрелостию гения! Многие сцены "Путеводителя" были бы украшением любой драме Шекспира. Основная идея его - один из величайших и таинственных актов человеческого духа: самоотречение, и, в этом отношении, роман есть апотеоз самоотречения. Но довольно: "Путеводитель в пустыне" - такое творение, о котором должно или говорить все, или ничего не говорить. Мы предоставляем себе удовольствие в скором времени поговорить, в особой статье, о "Путеводителе";2 а поговорить будет о чем: жизнь и ее неразгаданные таинства, опоэтизированные в романе, дадут самый лучший предмет для наших слов, а эпиграф к роману: "Здесь сердце может дать полезный урок голове - и наука будет мудрее без книг" настроит тон нашей статьи... "Путеводитель в пустыне" вышел в свет только в прошлом году и в прошлом же году был переведен и напечатан в "Отечественных записках", а теперь является отдельною книгою. Известно, что и Вальтеру Скотту не очень-то посчастливилось в русских переложениях его романов, Купер же просто несчастен в этом отношении: только "Лоцман" и "Красный Корсар" переведены порядочно, другие же кое-как; "Последний из могикан" и "Степи" - крайне дурно, а "Браво" и "Американские пуритане" - бессмысленно. Перевод "Путеводителя" вполне вознаграждает Купера за его тяжкие истязания на русском языке: это перевод, во-первых, с подлинника, во-вторых, поэтически верный духу своего оригинала, воспроизведенного с художественным тактом3.

Вернуться на предыдущую страницу