В. Г. Белинский.
Два призрака. Роман. Соч. Ф. Фан-Дима
 Вернуться на предыдущую страницу
В оправдание мудрой русской пословицы: не родись ни умен, ни пригож, а
родись счастлив, недавно появившееся имя г-на Фан-Дима {1} грозит сделаться
знаменитым именем в современной русской литературе, благодаря вкусу,
образованности, беспристрастию и добросовестности некоторых наших журналов,
которые до седьмого неба превознесли водяную, детски несвязную и напыщенную
повесть "Александрина" {2} - первый опыт г. Фан-Дима. "Два призрака" были
превознесены ими только еще в виде извещений о появлении этого романа: что
же будет в критиках и рецензиях о нем?.. {3} А между тем "Два призрака" не
только не уступают в пухлости и водяности "Александрине", но едва ли еще и
не превосходят ее в этих качествах -уж тем одним, что вчетверо длиннее и
пухлее ее. Эти "Два призрака" не что иное, как один призрак, и суть самое
"призрачное" явление современной литературы - четырехтомный нуль, огромное
вместилище слов без значения и фраз без содержания, длинный, утомительный
рассказ о происшествиях и случаях, которых не бывает в действительности;
вялое и бесцветное изображение людей, характеров и общества, которых не
было, нет и не будет нигде, кроме холодного воображения бесталантных
сочинителей.
Меркою достоинства всякого литературного произведения, претендующего на
изображение действительности, должно быть его сходство с изображаемою
действительностию. Посмотрим же, до какой степени г. Фан-Дим является верным
живописцем современной действительности, которую он рисует в своих "Двух
призраках".
Идеальный кирасирский офицер, Владимир Марлин, "страстно влюблен" в
Агафью, или Агату Леновскую, преидеальную девицу редкой красоты, но и
беспримерной глупости. Впоследствии оказывается, что она втайне
"боготворила" идеального кирасира, а дурочкой только прикидывалась,
вследствие добровольно данного ею обещания своему ревнивому жениху,
Васильскому, бывшему любовнику ее матери, которая, умирая, взяла с ребенка
Агаты клятву выйти за своего уже пожилого обожателя. Вот основа романа. -
Скажите: где бывают такие девушки, которые дают и сдерживают слово играть в
обществе роль дур? Где бывают женихи, которые, из ревности, требуют подобных
условий от своих невест? Где бывают общества, в которых совершаются такие
чудные истории? Видите ли, как проста и естественна завязка романа, как она
в духе современного общества и как верно характеризует она современную
действительность!.. Но далее: идеальная Агата тайно присылает к идеальному
кирасиру письма, по добродушному убеждению автора, полные ума, чувства и
женской прелести, и подписывается под письмами _Ариэлем_. Идеальный Марлин,
любя Агату, влюбляется и в таинственного Ариэля и таким образом колеблется
между "двумя призраками" до тех пор, пока дело не объяснилось в конце
четвертой части и он не женился, вместо двух, на одном призраке. В первой и
в половине второй части приплетена, ни к селу, ни к городу, какая-то
Аменаида Гольцева - тоже "идеальная" женщина, страстно влюбленная в
"идеального" Марлина. Это обстоятельство значительно увеличивает пухлую
толщину и томительную скуку романа.
Сказав о содержании романа, укажем на некоторые частности его. Не
угодно ли вам полюбоваться, например, картиною "большого света"?
После разных сцен на вечере у Аменаиды Гольцевой приезжает туда старый
вестовщик и сплетник Гранитский и рассказывает обществу свежую новость о
появившейся в Петербурге красавице. Дамы пристают к нему с вопросами,
мужчины молча окружают его.
- Да-с, - продолжал Гранитский с самодовольною улыбкою, - мы кое-что
успели узнать об этом _дивном явлении_. Красавица только что приехала из
Тамбовской губернии; ей всего семнадцать лет; матери у нее нет, отец, Павел
Игнатьевич Леновский, заслуженный суворовский генерал, тяжело израненный, и
потому никуда не выезжает из дома. В собрание он отпускал дочь с теткой, с
которой она (,) кажется (,) будет выезжать в продолжение целой зимы.
Марлин обнаруживает, что он знает Леновскую; его просят нарисовать
обществу ее портрет.
- Я плохой живописец портретов, особенно на словах; потому и не смею
взять на себя описания такой красавицы. Что же касается до ее ума и
любезности, продолжал он запинаясь, то я еще так мало знаю Агафью
Ивановну...
Вот именно язык "большого света"!..
Но "запинка" не долго продолжалась со стороны идеального кирасира;
кто-то усомнился в красоте Агаты, - и Марлин воскликнул:
- Леповская прелестна - как любовь в первых мечтах юности, как робкое
желанье, озаренное яркими, алмазными лучами надежды! Ее красота пышнее,
роскошнее всего, что может выразить это слово, для нее - всякое сравнение
немо и мертво! При первом взгляде на чудную девушку, Рафаэлевы мадонны
перестают казаться идеалами; но когда взглянешь на нее в другой раз, когда
встретишь ее чарующий взор, невольно усумнишься в ее земном существовании, и
душа рвется спросить у милого виденья звучным словом Байрона: "Откуда ты?"
Владимир говорил, будто понуждаемый невольным чувством удивления; но,
высказав свое мнение, вызванное только ошибочным перетолкованием его
движения, он неожиданно замолк, и лице его снова приняло прежнее, задумчивое
выражение.
Это - изволите видеть - _большой свет_! Так описывают большой свет те,
которые знают его только по повестям Марлинского...
Характеров в этом романе нет: в нем всё призраки, которые говорят
длинно, утомительно, надуто и плоско. Сам Марлин, что называется - просто
глуп, и слава богу; его высокопарная дичь явно заимствована из "Милорда
английского" и "Гуака, или Непреоборимая верность" {4}. Агата... но мы об
ней не скажем ни слова, из уважения к ее твердой решимости слыть глупою, и,
в оправдание этой благородной решимости, выпишем несколько слов из ее писем:
Я сейчас из Александрийского театра... Я видела m-me Allan {мадам Аллан
(франц.). - Ред.} в трогательной роли la lectrice... {чтицы (франц.). -
Ред.} Исполнение прекрасно, я была в восхищении, плакала, но не забывала,
что я в театре и что она актриса, - впрочем (,) кажется (,) актриса
замечательная и любимая публикою.
Конечно, не решившись твердо играть роль глупой, нельзя восхищаться,
плакать от игры артиста и в то же время не забыть, что он актер?.. Еще менее
нельзя говорить холодно, предположительным тоном, что г-жа Аллан, _кажется_,
актриса, замечательная и любимая публикою... Но смешнее и карикатурнее всех
других действующих лиц романа - Петр Александрович Смельский, на котором
автор хотел показать опыт своего комического дарования. Если прочие лица
надуты и натянуты, то лицо Смельского плоско и тривьяльно, тогда как автор
явно силился сделать из него умного, милого и достолюбезного чудака. - "Но я
не хочу ее любить!" - говорит Марлин Смельскому. - "Не хочешь? вот это
новость! Давно ли в твоей поэтической, художнической башке слова: _любовь_ и
_воля_ стали ходить в одной упряжке? Ты не хочешь ее любить, прошу покорно!
За что же такие немилости?" - Так отвечал Смельский Марлину.
Только не желая распространяться о пустяках, не приводим из этого
романа примеров приторной дружбы, сладенькой любви, пряничной
сентиментальности и других подобных жалких чувствованьиц. Но, вместо этого,
приведем несколько примеров романического слога г. Фан-Дима: "победительным
роем острот и оригинальных шуток ослепить общее мнение и увлечь его за
собою"; "посоветую ему валить шампанским свои сухие вздохи и, о доброй
подорожной проклятий, отправить к черту свою глупую страсть"; "за явным
отказом автора живописать интересную красавицу, вам, любезный читатель,
остается оседлать ваше воображение и ехать на нем отыскивать оригинал нашей
героини () или другую красавицу, столь же совершенную: итак, ногу в стремя,
скок на седло, счастливый путь, мой читатель..."; "автор владеет
внимательным слухом: он слышит даже быструю речь воображения (?), немой
говор сердца или шепот таинственной души (??) так же ясно, как громкий
перебой речей гостиной, как звонкую трещотку людских мнений или _гласную
тревогу_ поэтического восторга..."; "в груди ее горел жар тропиков"; "самые
высокие идеи являлись в разговорах его естественно (,) мило, без малейшей
натяжки, не на ходулях напыщенного романтизма, но на двух здоровых ногах
образованного здравого смысла"; "сердце женщины, а тем более умной,
образованной и наклонной к мечтательности, есть горнило, в котором
закаляется часто будущность человека и всегда определяются настоящие границы
способностей и достоинств его"; "разговор с Смельским вспенил ее чувства
надеждой"; "когда же напротив в фантастическом эскадроне дум Владимира все
обстояло благополучно"; "дума человеческая - такая же бездна, когда в ней
заволнуют волны злобствующей ревности"; "Владимир Марлин сделался _чудо
какой милочка_"... Но довольно - всего не перечтешь и не выпишешь...
Подражая так карикатурно Марлинскому в слоге, г. Фан-Дим, к сожалению,
не подражает ему в правильности языка: в "Двух призраках" часто попадаются
галлицизмы, вроде следующего: "Но увидев нового человека, лицо его потеряло
выражение особенного удовольствия" (ч. I, стр. 178), и пр.
В заключение должно сказать, что "Два призрака" наполнены множеством
рассуждений, из которых иные обнаруживают в авторе человека умного и
образованного, но которые вместе с тем доказывают, что ум и начитанность,
при отсутствии эстетического чувства, вкуса и творческой изобретательности,
при незнании сердца человеческого и современной действительности, никого не
могут сделать романистом и поэтом...
Вернуться на предыдущую страницу
|
