Виссарион Белинский. Литературные мечтания (Элегия в прозе) - часть 2
 Вернуться на предыдущую страницу
Pas de gpace!
Hugo. Marion de Lorme {*}
{* Пощады нет! - Гюго. Марион де Лорм (франц.). - Ред.}
_Да - у нас нет литературы_!
"Вот прекрасно! вот новость! - слышу я тысячу голосов в ответ на мою
дерзкую выходку. - А наши журналы, неусыпно подвизающиеся за нас на ловитве
европейского просвещения, а наши альманахи, наполненные гениальными
отрывками из недоконченных поэм, драм, фантазий, а наши библиотеки, битком
набитые многими тысячами книг российского сочинения, а наши Гомеры,
Шекспиры, Гете, Вальтер Скотты, Байроны, Шиллеры, Бальзаки, Корнели,
Мольеры, Аристофаны? Разве мы не имеем Ломоносова, Хераскова, Державина,
Богдановича, Петрова, Дмитриева, Карамзина, Крылова, Батюшкова, Жуковского,
Пушкина, Баратынского и пр. и пр. А! что вы на это скажете?"
А вот что, милостивые государи: хотя я и не имею чести быть бароном, но
у меня есть своя фантазия {7}, вследствие которой я упорно держусь той
роковой мысли, что, несмотря на то, что наш Сумароков далеко оставил за
собою в трагедиях господина Корнеля и господина Расина, а в притчах
господина Лафонтена; что наш Херасков, в прославлении на лире громкой славы
россов, сравнялся с Гомером и Виргилием и под щитом Владимира и Иоанна {8}
по добру и здорову пробрался во храм бессмертия {То есть во "Всеобщую
историю" г-на Кайданова.}, что наш Пушкин в самое короткое время успел стать
наряду с Байроном и сделаться представителем человечества; несмотря на то,
что наш неистощимый Фаддей Венедиктович Булгарин, истинный бич и гонитель
злых пороков, уже десять лет доказывает в своих сочинениях, что не годится
плутовать и мошенничать человеку comme il faut {приличному (франц.). -
Ред.}, что пьянство и воровство суть грехи непростительные, и который своими
нравоописательными и нравственно-сатирическими (не правильнее ли
_полицейскими_) романами и народно-умористическими статейками на целые
столетия двинул вперед наше _гостеприимное_ отечество по части
нравоисправления; несмотря на то, что наш юный лев поэзии, наш
могущественный Кукольник, с первого прыжка догнал всеобъемлющего исполина
Гете и только со второго поотстал немного от Крюковского; несмотря на то,
что наш достопочтенный Николай Иванович Греч (вкупе и влюбе с Фаддеем
Венедиктовичем) разанатомировал, разнял по суставам наш язык и представил
его законы в своей тройственной грамматике - этой истинной скинии завета,
куда, кроме его, Николая Ивановича Греча, и друга его, Фаддея Венедиктовича,
еще доселе не ступала нога ни одного профана; тот Николай Иванович Греч,
который во всю жизнь свою не делал грамматических ошибок и только в своем
дивном поэтическом создании - "Черная женщина" - еще в первый раз, по улике
чувствительного князя Шаликова, поссорился с грамматикою, видно, увлекшись
слишком разыгравшеюся фантазиею; несмотря на то, что наш г. Калашников
заткнул за пояс Купера в роскошных описаниях безбрежных пустынь русской
Америки - Сибири и в изображении ее диких красот {9}; несмотря на то, что
наш гениальный Барон Брамбеус своею толстою _фантастическою_ книгою насмерть
пришлепнул Шамполиона и Кювье, двух величайших шарлатанов и надувателей,
которых невежественная Европа имела глупость почитать доселе великими
учеными, а в едком остроумии смял под ноги Вольтера, первого в мире
остроумца и балагура; несмотря, говорю я, на убедительное и красноречивое
опровержение нелепой мысли, будто у нас нет литературы, опровержение, так
умно и сильно провозглашенное в "Библиотеке для чтения" глубокомысленным
азиатским критиком Тютюнджи-Оглу {10}; - несмотря на все на это, повторяю:
_у нас нет литературы_!.. Уф! устал! Дайте перевести дух - совсем
задохнулся!.. Право, от такого длинного периода поперхнется в горле даже и у
Барона Брамбеуса, который и сам мастак на великие периоды...
Что такое литература?
Одни говорят, что под литературою какого-либо народа должно разуметь
весь круг его умственной деятельности, проявившейся в письменности.
Вследствие сего нашу, например, литературу составят: "История" Карамзина и
"История" гг. Эмина и С. Н. Глинки, исторические розыскания Шлёцера, Эверса,
Каченовского и статья г. Сенковского об исландских сагах, физики Велланского
и Павлова и "Разрушение Коперниковой системы" с брошюркою о _клопах_ и
_тараканах_; "Борис Годунов" Пушкина и некоторые сцены из исторических драм
со _штями_ и _анисовкою_, оды Державина и "Александроида" г. Свечина и пр.
Если так, то у нас есть литература, и литература, богатая громкими именами и
не менее того громкими сочинениями.
Другие под словом "литература" понимают собрание известного числа
изящных произведений, то есть, как говорят французы, chef d'oeuvres de
litterature {образцовые литературные произведения (франц.). - Ред.}. И в
этом смысле у нас есть литература, ибо мы можем похвалиться большим или
меньшим числом сочинений Ломоносова, Державина, Хемницера, Крылова,
Грибоедова, Батюшкова, Жуковского, Пушкина, Озерова, Загоскина, Лажечникова,
Марлинского, кн. Одоевского и еще некоторых других. Но есть ли хотя один
язык на свете, на коем бы не было скольких-нибудь образцовых художественных
произведений, хотя народных песен? Удивительно ли, что в России, которая
обширностию своею превосходит всю Европу, а народонаселением каждое
европейское государство, отдельно взятое, удивительно ли, что в этой новой
Римской империи явилось людей с талантами более, нежели, например, в
какой-нибудь Сербии, Швеции, Дании и других крохотных земельках? Все это в
порядке вещей, и из всего этого еще отнюдь не следует, чтобы у нас была
литература.
Но есть еще третье мнение, не похожее ни на одно из обоих предыдущих,
мнение, вследствие которого литературою называется собрание такого рода
художественно-словесных произведений, которые суть плод свободного
вдохновения и дружных (хотя и неусловленных) усилий людей, созданных для
искусства, дышащих для одного его и уничтожающихся вне его, вполне
выражающих и воспроизводящих в своих изящных созданиях дух того народа,
среди которого они рождены и воспитаны, жизнию которого они живут и духом
которого дышат, выражающих в своих творческих произведениях его внутреннюю
жизнь до сокровеннейших глубин и биений. В истории такой литературы нет и не
может быть скачков: напротив, в ней все последовательно, все естественно,
нет никаких насильственных или принужденных переломов, происшедших от
какого-нибудь чуждого влияния. Такая литература не может в одно и то же
время быть и французскою, и немецкою, и английскою, и итальянскою. Это мысль
не новая: она давно была высказана тысячу раз. Казалось бы, не для чего и
повторять ее. Но увы! Как много есть пошлых истин, которые у нас должно
твердить и повторять каждый день во всеуслышание! У нас, у которых так
зыбки, так шатки литературные мнения, так темны и загадочны литературные
вопросы; у нас, у которых один недоволен второю частию "Фауста", а другой в
восторге от "Черной женщины", один бранит кровавые ужасы "Лукреции Борджиа",
а тысячи услаждают себя романами гг. Булгарина и Орлова; у нас, у которых
публика есть настоящее изображение людей после Вавилонского столпотворения,
где
Один кричит арбуза,
А тот соленых огурцов {11};
наконец, у нас, у которых так дешево продаются и покупаются лавровые венки
гения, у которых всякая смышленость, вспомоществуемая дерзостию и
бесстыдством, приобретает себе громкую известность, нагло ругаясь над всем
святым и великим человечества под какою-нибудь баронскою маскою; у нас, у
которых купчая крепость на целую литературу и всех ее гениев доставляет
тысячи подписчиков на иной торговый журнал; у нас, у которых нелепые бредни,
воскрешающие собою позабытую ученость Тредьяковских и Эминых, громогласно
объявляются _всемирными_ статьями, долженствующими произвести решительный
переворот в русской истории?.. Нет: пиши, говори, кричи всякий, у кого есть
хоть сколько-нибудь бескорыстной любви к отечеству, к добру и истине; не
говорю _познаний_, ибо многие печальные опыты доказали нам, что в деле
истины, познания и глубокая ученость совсем не одно и то же с
беспристрастием и справедливостию...
Итак, оправдывает ли наша словесность последнее определение литературы,
приведенное мною? Чтобы решить этот вопрос, бросим беглый взгляд на ход
нашей литературы от Ломоносова, первого ее гения, до г-на Кукольника,
последнего ее гения.
(Следующий листок покажет.)
Вернуться на предыдущую страницу
|
