В. Г. Белинский.Русский театр в Петербурге. Великий актер, или Любовь дебютантки

Вернуться на предыдущую страницу

Русский театр в Петербурге

Искусство наших театральных артистов пользоваться своими бенефисами доходит до nec plus ultra {крайнего продела (латин.).} совершенства. Но всех бенефициантов, и прошедших и будущих, перещеголял некто г. Куликов. Для изъявления нашего удивления к его гению решаемся нарушить принятый нами порядок театральной летописи - перебирать пьесы по родам и тяжести, а не по бенефисам, и начнем нашу статью пьесами бенефиса г. Куликова:

Великий актер, или Любовь дебютантки. Драма в трех действиях и пяти отделениях, соч. П. П. Каменского. Действие первое. Отделение 1. Театральный ламповщик и цветочница. Действие второе. Отделение 2. Гамма страстей. Действие третье. Отделение 3. Театральный буфет. Отделение 4. Уборная актрисы. Отделение 5. Представление Лира на Дрюриленском театре

Жены наши пропали, или Майор bon vivant {кутила (франц.).}, соч. П. Григорьева 1-го

Комедия о войне Федосъи Сидоровны с китайцами. Сибирская сказка в двух действиях, с пением и танцами, соч. Н. А. Полевого. Действие первое: Русская удаль. Танцевать будут: г. Пито и г-жа Левкеева по-казацки. Действие второе: Китайская храбрость. Танцевать будут: г. Шамбурский, Свищев, Тимофеев, Волков и Николаев по-китайски. В 1 и 2-м действии хор песенников будет петь национальные песни

Комические сцены из новой поэмы "Мертвые души". Сочинения Гоголя (автора "Ревизора"), составленные Г ***

Согласитесь, такая афишка стоит, чтоб ее сохранить для потомства...

В дочери отставной цветочницы на Дрюриленском театре, Фанни, знаменитый Гаррик признает (по ее голосу) талант трагической актрисы, будущую Офелию, Дездемону и Корделию. Он приходит с нею на бедную квартиру ее матери в ту самую минуту, как эту мать с сыном Томом (ламповщиком при театре) жестокая хозяйка выгоняет вон за долг. Гаррик платит хозяйке деньги и нанимает новую квартиру будущей дебютантке, которая на уроках и репетициях восхищает его своими успехами. Эвва, жена Гаррика, ревнует Фанни к мужу. Тут зачем-то вмешалось совершенно постороннее лицо критика Джонсона, которому Эвва поверяет спою бешеную ревность, осыпая Фанни позорною бранью. Фанни случайно подслушала этот разговор перед тою минутою, как благодетель приводит двух актеров, а вместе с ними приглашает и жену свою и Джонсона быть свидетелями необыкновенных успехов его ученицы в декламации. Эвва уходит, Джонсон за нею; Фанни бледна и смущена; по просьбе Гаррика Фанни начинает импровизировать на собственную тему и в этой импровизации высказывает свое ужасное положение. А Эвва между тем подслушивает за дверьми то, что могла бы слышать и в комнате. Гаррик пускается в рассуждения о сценическом искусстве, и, надо согласиться, все, что он говорит, умно, справедливо и даже кстати. Впрочем, последнее качество этим рассуждениям, может быть, придала искусная игра актера. Эвве становится стыдно своих подозрений, и Джонсон, ее тень и прихвостень, дает ей благоразумные советы. Этим кончается второй акт. До сих пор, несмотря на подслушивания и ненужное лицо Джонсона, все шло хорошо; по крайней мере актерам было что делать. Но с третьего акта началась путаница пустых и, сверх того, нисколько не сценических эффектов. В "Буфете", за деревянным столом, сидят человек пять-шесть музыкантов, пьют пиво и говорят о дебютантке и Гаррике, и говорят именно то, что зритель и без них хорошо знает. Словом, тут нет ни буфета, ни сцены. "Уборная актрисы" - пустая комната, нисколько не похожая ни на какую уборную. Вбегает Фанни в костюме Корделии и говорит о своей безнадежной и преступной страсти к Гаррику; Эвва (с неразлучным Джонсоном) подслушивает ее; вбегает Гаррик в костюме Лира и тащит Фанни на сцену, - Эвва не пускает; Том, брат дебютантки, по приказанию Гаррика схватывает Эвву и, при громком хохоте райка, барахтается с нею... Но вот последнее отделение: на сцене - сцена и зала Дрюриленского театра; Гаррик в роли Лира плачет над трупом Корделии; занавес опускается, публика вызывает дебютантку; Гаррик, сбрасывая с себя парик и вскакивая на ноги, подает руки дебютантке, поздравляя ее с успехом дебюта. Но Фанни не встает; глядят - она умерла! Том бросается на тело сестры, от него к Эвве, осыпая ее упреками. Тем все и кончается. Все это не драматически и не сценически; все это не естественно и изысканно. К довершению беды роль Тома была сыграна плоско-комически, и трагедия была сопровождена хохотом райка и улыбками партера. Разумеется, не обошлось и без аплодисманов и вызовов: таков уже обычай у доброй публики Александринского театра...

Двое мужей, один старый, другой молодой, оставляя дома жен, рыщут где попало. Старый дядя хочет проучить их. Для этого он отыскал какого-то майора, который волочится за его племянницами и везде с ними ездит. Он должен разыграть с ними комедию, объясняясь в любви то с тою, то с другою при одном из подслушивающих мужей; но он просто за ними волочится, и притом так, как посовестился бы волочиться даже за горничными сам какой-нибудь Ноздрев. Майора играл автор водевиля и в этой роли очень походил на полкового писаря, который любезничает в одном из тех честных компанств, которые как-то странно видеть на сцене. Затем мужья мирятся с женами и исправляются. Это называется "Жены наши пропали, или Майор bon vivant"... Нам кажется, что к этой пьесе вместо "Майор bon vivant" лучше бы шло такое название: "Выгнанный из службы, за пьянство и дебош, недоросль из дворян Ерыгин".

Вот пьеса г. Полевого - совсем другое дело. Это пьеса чисто патриотическая и национальная. В ней одна русская баба побивает ухватом и кочергою 60000 китайцев, которые все представлены трусами, дураками и шутами. У их генералов такой огромный живот, что раек "животики надорвал" от хохота. В первом акте есть превосходное лирическое место о достоинстве русского кулака, которому много и крепко рукоплескали восхищенные зрители. Прибавьте ко всему этому песни, пляски и танцы - и согласитесь, что несравненный драматический талант г. Полевого все юнеет и юнеет. Что касается до "Федосьи Сидоровны", то для распространения образования в простом народе ее следовало бы давать на всех лубочных театрах по ярмаркам, установив цену не дешевле одной копейки серебром и не дороже трех за вход. Там она была бы ближе к цели.

Какой-то г. Г *** вырвал несколько разговоров из "Мертвых душ", перемешал и перебил их, связав своими вставками, которые хотя и состоят из нескольких только фраз, но от взятого целиком у Гоголя отличаются, как глиняный нос, рукою горшечника налепленный на лицо мраморной статуи древнего художника. Все это таинственный г. Г *** назвал "Комическими сценами из новой поэмы "Мертвые души" и смело отдал свое литературное похищение, нелепо и пошло совершенное, г-ну Куликову, который и поставил на сцену Александрийского театра эти куски, без начала, середины и конца, а потому и без значения и смысла. Такого рода явления возмущают душу... Мы знаем наверное, что Гоголь никому (а тем более какому-то г. Г ***) не давал права на такое позорное искажение своей поэмы, писанной совсем не для театра, а потому и не имеющей на театре никакого смысла.