Вернуться на предыдущую страницу Вернуться на предыдущую страницу
Русский театр в Петербурге
Театральная летопись наша - так уже пришлось, не наша вина - начинается на новый год шумно, размашисто, - начинается удивительною вещию, которая значится на афише так:
Александр Македонский. Историческое представление в пяти действиях, в стихах, с хорами и военными маршами, соч. М. М. Действие 1-е: Два царя. Действие 2-е: Победитель. Действие 3-е: Амазонская царица. Действие 4-е: Мать и сын. Действие 5-е: Падение Персиды. Действие происходит в Персии, за 330 лет до Р. X. Акты первый и второй - при Киликийских ущельях; акт третий в Вавилоне; акт четвертый: 1-я сцена - в Вавилоне, 2-я в пещере близ Экбатаны; акт пятый: 1 и 2-я сцены в Персеполе, 3-я на границе Бактрианы1
Действующих лиц в этом историческом представлении - тридцать четыре, не считая хора жрецов вечного огня, амазонок, оруженосцев, свиты Александра, двора Дария, жителей Вавилона, войск обоих царей, - что в совокупности может составить миллиона два, по крайней мере, ибо, известно по истории, Вавилон был город многолюдный, войска Дария Кодомана бесчисленны, так что тридцатитысячное войско Александра казалось перед ними не более как вахт-парадом.
Подлинно великолепное "историческое представление": и хоры, и марши, и пожар на сцене, и амазонки, и войска, и жрецы, и целое народонаселение Вавилона... Недостает только цыган, а будь они - и мы поздравили бы публику Александрийского театра с великим приобретением, какого она не имела еще...
С именем Александра Македонского возникает в душе созерцание чего-то бесконечно-колоссального - одна из тех исполинских фигур, которые, подобно древнему Атланту, в состоянии поддерживать на раменах своих здание вселенной. Александр был последним цветом греческой жизни, - и каким роскошным, пышным, благоуханным цветом! Огонь вспыхивает ярче, готовясь угаснуть в лампе: Александр Македонский был последнею и самою яркою вспышкою лучезарного огня греческой жизни, уже потухавшего в самой Элладе - своем прекрасном отечестве, и тем сильнее отразившемся на полудиком севере, у полудиких македонян. Есть у всякого народа свои представители, в характеристических чертах которых отпечатлевается весь народ, вся особенность его духа, вся особенность его формы. Много было таких представителей у греков; но я не знаю образов более типических, фигур более колоссальных, как эти, словно изваянные из мрамора, лица: Гомер, Платон и Алкивиад, - первый как представитель греческой поэзии; второй как представитель греческой философии; третий как представитель греков в политической и частной их жизни. Надобно было, чтоб подле этих трех стал четвертый образ, четвертое лицо, которое, усвоив себе всю жизнь трех предшествовавших, заслонило их собою в глазах человечества, облекшись в мифическое величие, и, под именем Искандера, наполнило собою даже невежественный мухаммеданский Восток нашего времени. Сын знаменитого царя, воспитанник великого Аристотеля - ученика "божественного Платона" (ученика Сократова), отрок Александр знает наизусть "Илиаду" и жалуется, что победы отца его Филиппа похищают у него средства к будущей громадной славе. Двадцатидвухлетний государь, он снова усмиряет восставшие, при известии о смерти отца его, народы; в это время его первых побед распространяется слух о его будто бы внезапной смерти, и восставшая Греция силится осуществить мечту о былой свободе, - Александр снова завоевывает Грецию, и завоевывает ее столько же силою меча, сколько и силою своего благородного духа, своего великого гения. Он является в Греции не варваром-победителем, но истинным афинянином. Разрушив до основания Фивы, он щадит дом поэта Пиндара; в мщении афинянам довольствуется только изгнанием нескольких лиц, особенно восставших на него; идет к цинику Диогену, позволяет ему просить каких угодно милостей; переправившись с войском в Малую Азию, приносит жертву на гробе Ахилла, громко ревнуя этому герою баснословной древности, что он имел другом Патрокла и певцом Гомера. Разбив персиян при Гранике и разрубив в Гордии знаменитый Гордиев узел, Александр жестоко занемогает: его предостерегают безыменным письмом против врача его, будто бы подкупленного Дарием отравить его: Александр подает врачу письмо и в ту же минуту выпивает лекарство. Не видно ли здесь того, что составляет сущность европейского духа и отличие Европы от Азии, - того, что некогда явилось в Европе средних веков рыцарством?.. Известно, как благородно, как человечески, как европейски поступил он с плененным семейством Дария после битвы при Иссе! Разбив Дария во второй раз, он оставляет Персию, будто не заботясь о покорении ее, как о деле уже решенном, завоевывает восточный берег Средиземного моря (Сирию, Палестину), освобождает от персидского ига Египет, основывает город Александрию - столицу всемирной торговли и всемирного просвещения, завещанного ей умирающею Грециею; оттуда переходит ливийские степи, чтоб чрез прорицалище Юпитера - Аммона удостоверить мир в своем божеском происхождении. Какая ненасытимая жажда деятельности! Для этой необъятной души тесен был мир! Герой и представитель древнего мира, Александр не мог насытиться созерцанием своего величия и, может быть, покоряясь невольно духу греческого язычества, не мог искренно не усомниться в своем человеческом происхождении и не увидеть в себе нового Иракла-полубога, сына Олимпии, жены Филиппа, и Зевса-громоверяща, отца богов и человеков!.. И было отчего загордиться этому человеку: в нем жили миры, народы и века; его думы не принадлежали какой-нибудь стране, но всей известной тогда части земного шара, - не принадлежали какому-нибудь народу, но всему человечеству; его власть признана была вселенною не посредством грубой материальной силы, но авторитетом гения, который, порабощая, освобождал, который, собирая дани и клятвы в верности, давал греческое просвещение и законы... Александр сделался царем народов и царей, властелином мира - он, начальник тридцатипятитысячного войска! Но это войско было - македонская фаланга. Видите ли: могущество Александра зависело от того, что в его личности отразился гений Европы... Одержав последнюю решительную победу над Дарием при Арбеллах и покорив Вавилон и Сузу, Александр с торжеством входит в Персеполь. Упоенный своею славою, он предается наслаждению со всею силою великой души, которая ни в чем не знает меры. В угоду своей любовнице, он сожигает Персеполь; но, устыдясь этого поступка, снова предается войне и преследует Дария. Увидев Дария, умирающего от ран, нанесенных ему изменником-сатрапом, Александр заливается слезами и велит предать тело царственного врага своего со всеми почестями, приличными его сану и сообразными с обычаями страны. И вот он объявляет себя царем Азии, покоряет Гирканию, Бактриану, проходит Кавказские горы и первый из греков узнает о существовании Каспийского моря. Возвратясь в Бактриану, он убивает на пиру друга и спасителя жизни своей. Жалкое заблуждение, горестный поступок! Но и тут Александр был Александром: в то время как персидские деспоты хладнокровно отдавали палачам ближних своих, друзей и родственников, и заставляли трепетать рабским страхом даже отцов и матерей, жен и детей своих, - Александр убивает друга на пиршестве собственною рукою, в припадке гнева, усиленного неумеренным употреблением вина: проступок человека, но не возмутительное действие азиатского деспота! И как горько оплакал Александр свой проступок! Он лежал несколько дней на полу, не принимая пищи, испуская вопли и терзая волосы на голове своей! Он говорил: "Как увижу я, как буду смотреть я в глаза престарелой матери Клита, когда она спросит меня о своем сыне!" Видите ли: царь почти всего света боялся бедной старухи, участь которой зависела от одного движения его пальца! Это Европа - страна мысли, разума, свободы, человечности! По возвращении из Индии он лишается любимца своего Эфестиона, и эта потеря повергает его в беспредельную горесть: какая высокая душа, какое любящее сердце!.. Смерть пресекает гигантские планы, начертанные им для судеб покорного ему мира: он умирает в Вавилоне тридцати двух лет от роду.
Какое великое поприще! Сколько великих дел - в тридцать два года! Понятно, что этот гений сделался легендою мира, мифом истории. Египтяне и другие народы воздавали божеские почести его бренным остаткам; фантазия народов придала ему баснословные действия, заставив его летать на грифах для обозрения земного шара, спускаться на дно морское под стеклянным колоколом, странствовать по мрачной области для отыскания живой воды, встречаться с ужасными людьми-зверями и разными чудовищами, выслушивать пророчество о своей смерти от двух дерев в Индии, высоких, почти до неба, и из которых одно называлось деревом солнца, а другое деревом луны, и пр. и пр.
И вот какое дивное историческое лицо избрал героем своей драмы какой-то неизвестный сочинитель, г. М. М., вероятно, надеявшийся заменить талант беспримерною отвагою! Может ли целая жизнь Александра Македонского быть содержанием одной драмы? Где та живая мысль, которая стянула бы в двухчасовой промежуток времени этот роскошный, многосложный эпос, который в своей магической действительности не бледнеет, а горит лучезарным солнцем и при самой "Илиаде"? Но - виноваты, мы забыли, что при некоторых оригинальных российских драмах неуместны все вопросы, задаваемые философиею, историею и искусством; мы забыли даже, что нам не следовало бы упоминать об историческом Александре, говоря об "Александре Македонском". Ну, да уж так и быть: что написано, то написано - пусть так и остается! "Александр Македонский" г. М. М. есть одно из тех бедных произведений, которые даже не возбуждают смеха, как ни смешны они противоречием между их претензиями и выполнением. Рассказывать содержание этой драмы нет никакой возможности, потому что в ней нет никакого содержания, а есть, вместо его, какая-то путаница, составленная из пажей Александра Македонского и турецких барабанов в оркестре его македонской фаланги, из хоров, танцев, маршей, громких фраз, множества лиц, которые бог знает для чего толкутся на сцене, ищут друг друга, как в жмурках, говорят друг другу какие-то монологи и думают, что они дело делают. Между действующими лицами всех забавнее сам Александр Македонский: он показывается перед публикою и спящим, и декламирующим стихи из "Илиады", и пьянствующим, и со свечкою в руках зажигающим Персеполь; но публика никак не понимает, зачем он перед ней является и чего от нее хочет. Из Тамы, любовницы Александра, г. М. М. сделал жену какого-то грека, влюбленную в Дария Кодомана и мстящую его семейству. Александра он заставил влюбиться в жену Дария Кодомана, а в Александра заставил влюбиться какую-то Фалестрису - изволите видеть - царицу амазонок, которая, вместе с Тамою, отравляет Статиру, жену Дария. Лучшее в пьесе - пажи, турецкий барабан и амазонки: в них (особенно в турецком барабане) видно самобытное творчество г. сочинителя, творению которого, кажется, пропета уже вечная память...
День падения Миссолонги. Героическая драма в трех действиях, в стихах, перевод с французского Ф. Кокошкина2
Эта драма - не новость: она явилась на московской сцене назад тому лет двенадцать или тринадцать, вскоре после события, послужившего ей сюжетом, - а событие это, как известно, было героический подвиг миссолунгских греков во время борьбы Греции за свою независимость. Миссолунгцы, осажденные войсками Ибрагима-паши и не находившие средств к защите, решились взорвать крепость на воздух и погребсти себя под ее развалинами. Это было в 1826 году. Французы тотчас сделали из исторического события чувствительную драму, а покойный Ф. Ф. Кокошкин перевел ее стихами и поставил на московской сцене. Событие было свежо у всех в памяти, и драма, как piece de circonstance {пьеса, приуроченная к случаю (франц.).}, имела успех, несмотря на длинноту свою и монотонность. Теперь, как прошло уже четырнадцать лет после падения Миссолонги, и в эти четырнадцать лет совершилось столько великих событий, - "День падения Миссолонги" - не более как сценический анахронизм.
Добрый гений. Трилогия-водевиль в трех сутках, переделанная с французского Д. Ленским3
Еще чувствительная драма с водяными эффектами, но уже не основанная на историческом событии. Граф Фридрих фон Клингталь, готовясь жениться, перед свадьбою дает пир своим холостым друзьям. Когда он выходит освежиться и переодеться к венцу, в залу оргии вбегает девушка, Софья Вернер, умоляя помочь ее погибающему отцу, который нуждается в 2000 фр. Хотя из друзей графа некоторые и должны отцу этой девушки, но ни один из них не почувствовал желания помочь ей. Разумеется, ветреный граф-жених тотчас же дает ей нужную сумму. Из всех его друзей, более других близкий к нему и любимый им - маркиз фон Стелло был очень печален на холостом пиру своего друга. Приехав от венца, граф в отчаянии: он не женился, потому что его невеста уехала с другим, и этот другой - маркиз фон Стелло. Граф, разумеется, проклинает все человечество, а Софья Вернер, разумеется, старается изъявить ему свою благодарность за спасение ее отца от самоубийства. Потом эта Софья переряжается мальчиком и следует по пятам за графом, спасает его несколько раз от смерти, верного проигрыша и пр. Граф встречается с Стелло и вызывает его на дуэль; тот отказывается, но граф показывает ему эшарп, говоря, что он получил его на тайном свидании с его женою. Они стреляются; но полиция, благодаря Софье Вернер, приходит вовремя. При конце этой длинной, скучной, приторной, растянутой и водяной мелодрамы граф узнает в мальчике Софью Вернер, мирится (очень эффектно) с Стелло и женится на Софье. Только - больше ничего нет.
Роковое да! или Хотелось, да не удалось. Комедия-водевиль вводном действии, перевод с французского С-ва
Это роковое да! говорит молоденькая девушка Каролина на вопрос нотариуса: хочет ли она выйти за старика доктора Бурделя, спасшего жизнь ее отцу (между тем как она любит уже другого - адвоката Дюпарка). Доктор воображает себя женатым несколько дней, не зная того, что нотариус не утвердил брака его с Каролиною - потому, изволите видеть, что Каролина, сказав "роковое да!", упала в обморок и не могла подписать свадебного контракта; ну, а что за брак, не скрепленный подписью обоих брачущихся? Все это открывается; доктор отказывается от Каролины, которая тут же и отдает свою руку Дюпарку.
Матушка Фетинья Тимофеевна, или Свой своему поневоле друг. Оригинальная шутка-водевиль в одном действии
Богатый откупщик Бочкин собирается жениться на молодой вдове Рогдаевой, которой автор водевиля хотел придать все признаки знатного происхождения и принадлежности к большому свету и которая вышла у него какою-то разряженною мещанкою. Ну, да это уж так заведено у нас: все наши сценические княжны, княгини и графини, как две капли воды, похожи на горничных из домов среднего класса: те же ужимки, те же поговорки, то же кривлянье. Г-жа Рогдаева хоть и гнушается Бочкиным - человеком низкого происхождения, но решается выйти за него потому только, что он богат. Бочкин дает великолепный обед, к которому приезжает и невеста с своей кузиной-княгиней. Лишь только гости сели за стол, вламывается в комнату мать Бочкина, простая женщина, повязанная платком, в кофте: она издалека приехала посмотреть на сына и на его невесту. Невеста и княгиня пугаются; жених смущается от мещанских приемов и поговорок старухи, которая, заметьте, умнее и натуральнее всех в этой "шутке", - и свадьба расстраивается; невеста с княгинею уезжает, гости расходятся, а мать читает сыну нравоучение, чтоб он вперед не в свои сани не садился, и убеждает его жениться на купчихе, говоря, что "свой своему поневоле друг".
Ни статский, ни военный, не русский и не француз, или Приезжий из-за границы. Романтическая (?!) шутка-водевиль в одном действии, соч. П. Григорьева (подражание французскому)
Помните ли вы "Нового Недоросля" г. Навроцкого - того самого "Нового Недоросля", который так торжественно был ошикан в театре, того самого г. Навроцкого, который, с горя от такого неожиданного реприманта и такой беспримерной конфузии, объявил себя в "Северной пчеле" кандидатом в гении? Вспомнили? Ну так, хоть верьте, хоть не верьте, а "Новый Недоросль" нашел себе подражание в "Ни статский, ни военный" и пр., а г. Навроцкий нашел себе опасного соперника в особе г. Григорьева 1-го, который доселе обнаруживал самобытное дарование по части переделывания французских водевилей...
У Петра Николаевича Эразмова (какая романическая фамилия!) живет в доме Лидия Петровна Минская (опять романическая фамилия!..); он вдовец, а она девушка-сирота, воспитанная в его доме и теперь воспитывающая его сына, мальчика девяти лет. Она втайне "обожает" своего благодетеля, а благодетель ревнует ее к Евгению Сюрминскому (что за мастер г. Григорьев выдумывать фамилии!..), Митрофанушке-путешественнику, который одет шутом, говорит и делает глупости, потому, видите ли, что ездил за границу, что, по вельми глубокомысленной догадке г. Григорьева, все равно, что сделаться дураком. Как бы то ни было, однако ж недоразумение объясняется - и благодетель женится на сиротке, а Митрофан с носом. Все это длинно, растянуто, скучно; остроты самые аляповатые, куплеты самые плоские.