Вернуться на предыдущую страницу Вернуться на предыдущую страницу
Репертуар русского театра,
издаваемый И. Песоцким. Десятая и одиннадцатая книжки, за октябрь и ноябрь. 1840
ПАНТЕОН РУССКОГО И ВСЕХ ЕВРОПЕЙСКИХ ТЕАТРОВ.
Книжки девятая и десятая, за сентябрь и октябрь
"Репертуар" и "Пантеон" наконец так уже знакомы публике, так уже обозначились, что мы будем говорить о них в нашей Библиографической хронике только тогда, когда в них появится что-нибудь особенно примечательное. "Репертуар", как известно, наполняется пьесами переводными и переделанными с французского, и притом такими пьесами, которые уже были играны на русских театрах и о достоинстве и содержании которых публика гораздо лучше, то есть с несравненно меньшею потерею времени, может получать сведения из Театральной летописи в Смеси "Отечественных записок". Потом "Репертуар" наполняется разными "театральными хрониками и летописями", в которых, к сожалению, очень мало интересного и понятного для публики, потому что главный предмет этих "Хроник" - похвалы гг. сочинителе или своим собственным сценическим изделиям, или изделиям своих приятелей и брань на произведения людей чужого прихода. Так, например, в No XI "Репертуара" помещена статья "Русский театр в Москве и Петербурге"; сочинитель этой статьи, некто г. Л. Л., говорит о своем водевиле, который был ошикан, и о другом, который был не ошикан, а только не замечен публикою, и в котором, по словам сочинителя, "все худшее принадлежало ему, г. Л. Л., а все лучшее (видите ли: в нем есть и лучшее!) принадлежало актеру г. Григорьеву 1-му"1. Мы совершенно согласны с этим, ибо собственное признание паче свидетельства всего света. Потом г. Л. Л. говорит о себе как о каком-то русском Жанене2, который будто бы побил своими остроумными рецензиями множество водевилей, тогда как водевили русские умирают естественною, своею собственною смертию. Далее, г. Л. Л. бранит "Петербургские квартиры" г. Кони и доказывает, что у него, г-на Л. Л., и приятеля его, г. Коровкина, в тысячу раз больше таланта, чем у г-на Кони; что их водевили в сравнении с водевилями г-на Кони - "Илиады", так же как драматические штуки г. Полевого в сравнении с их штуками - тоже "Илиады", и т. д. Ну, скажите, бога ради, есть ли во всем этом хоть что-нибудь интересное для публики? Какое ей дело знать, что г-н Коровкин приятель г-ну Л. Л., а г-на Кони г. Л. Л. не жалует? или что водевиль г-на Л. Л. упал, потому что был невыносимо плох, а другой не был ошикан, потому что г. Григорьев подсыпал в него своего остроумия?.. Есть ли тут что-нибудь литературное?..
Поэтому мы о "Репертуаре" особенно будем остерегаться говорить что бы то ни было, исключая разве приложений к нему, если только они будут и если будут состоять из пьес Шекспира, а не из комедий Скриба, уже известных публике но "Пантеону".
Собственно о драмах и водевилях, коими наполняется "Репертуар", мы и без того говорим каждый месяц в нашей Театральной летописи, где не пропускается ни одна новая пьеса, появляющаяся на русской сцене, и где читатели уже прочли о всех пьесах, помещенных и в этих двух книжках "Репертуара", то есть о "Безыменном письме", "Деревенском докторе" и "Друзьях-журналистах".
О "Пантеоне" мы будем иметь случай говорить несколько чаще, потому что в нем чаще, чем в "Репертуаре", встречаются более или менее примечательные явления. Так, например, в десятой книжке "Пантеона" напечатана лучшая оригинальная пьеса, какая только появлялась на сцене в продолжение нынешнего года, - "Петербургские квартиры" самого редактора. Эта пьеса имеет в печати всю прелесть новости, потому что является с своим четвертым и самым интересным актом: "Квартира журналиста на Козьем болоте". Этот четвертый акт, не игранный на сцене и потому не упомянутый в нашей Театральной летописи (в 10-й книжке "Отечественных записок"), - сам по себе есть целая комедия, полная жизни, занимательности и остроумия. Только мы находим эту комедию не совсем верною действительности. Судите сами: в ней изображен взяточник, но не подьячий-взяточник, а... журналист-взяточник (!!!)3, который приходит к портному, заставляет нашить себе платья не за деньги, а за статью в его газете, - платье возьмет, а статью напишет о другом портном, который даст ему больше. Один хозяин табачной фабрики, Добров, целый год поставлял ему сигары, в чаянии статьи. Вот он приходит к Выбойкину... виноваты - к Задарину (имя журналиста) и требует статьи:
Журналист. Знаю, знаю, знаю... Напишу, напишу, напишу, братец... непременно напишу.
Добров. Мне не нужно ваших писаний. А вот счетец за забранный табак и сигары; немного, всего 2800 рублей.
Журналист. Ну, полно, полно!.. Что за счеты между друзьями...
Добров. Какие мы друзья! Я вашей дружбы не желаю.
Журналист. Ну, вот ты какой. Прогневался и сейчас дуешься... Ну, ну, полно, полно! Ведь я тебя люблю, как брата люблю! как родное дитя! Ей богу, ей-богу! Ты мне не веришь? Честью клянусь, детьми клянусь, женой, чем хочешь!
Добров. Поклянитесь деньгами.
Журналист. Ха! ха! ха! Остряк! шутник! браво, браво, браво! Ну, помиримся! поцелуемся... (Обнимает, целует его и сует ему счет в карман.) А это возьми: спрячь! спрячь! в карман! в карман!
Добров. А сколько лет ждать еще статьи?
Журналист. С процентами напишу, с процентами... Я уж начал... начал, братец, ей-богу, начал... на... (Берет со стола бумагу, которую писал, и закрывает половину рукой.) Вот, читай, читай... "Если вы хотите иметь хорошую сигару, ступайте на Невский проспект, в магазин к Доброву"...
Добров. Здесь написано к Поспелову.
Журналист. Как? написано? - Это по ошибке... Этот Поспелов все у меня в голове вертится... Ничего, ничего... я поправлю.
Добров. Да вы об нем, верно, и статью пишете?
Журналист. Нет! нет! Вот, вот, читай, читай: "и как не дать нажить маловажной суммы русскому человеку, русскому в душе"... Видишь, это об тебе.
Добров. Что ж вы тут рукой закрываете?
Журналист. А! это я хочу тебе сделать сюрприз, сюрприз хочу сделать.
Добров. Увидим, что за сюрприз.
Очень забавно, очень остроумно и - воля ваша - невероятно, или, как говорит Артемий Филиппович Земляника в комедии Гоголя: "совсем неправдоподобно! где ж свинья в ермолке бывает?"
Вот, например, это еще может походить на правду: Задарину объявляют о смерти откупщика-миллионщика Щелкушки -
Журналист. Умор! Щелкушка умер! Что вы говорите? Бессмертный откупщик умер? Боже мой! Вот какие люди умирают! Впрочем, это хорошо: у меня в завтрашний нумер недоставало статьи, так вот и пригодится.
Добров. Неужели вы и об нем напишете?
Журналист. Напишу, напишу, непременно напишу.
Добров. Да ведь он ничем не замечателен: он просто был миллионщик.
Журналист. Миллионщик! безделица! Ничем не замечателен! Что у вас миллионщики-то - по улицам валяются?.. Таких людей надо передавать потомству. Это гений, любезнейший! Он поощрял искусства, литературу... он нам славные обеды давал: шампанское у него было выписное - и он умер! Скажите, пожалуйста!
Это важная потеря
Для России, для наук:
Хоть он глуп был, как тетеря,
Да он был искусства друг!
Средь зимы и среди лета
Он сзывал нас пировать,
А поить вином поэта,
Значит - гений возрождать.
Но вот уж следующее - воля ваша, остроумный автор, - едва ли правдоподобно:
Журналист (один). Ну, теперь одно дело с плеч долой; надо приняться за книги. (Берет книги.) Ба! это что за диво в золотом обрезе? Уж если в золоте, так, верно, самые горькие пилюли; посмотрим: "Легчайший способ в самое короткое время без труда наживать деньги". Ну вот! С первой страницы видно, что вздор! Посмотрим, что за клад? (Из книги выпадает сторублевая ассигнация.) А... видно, способ действительный! Автор сделал ему довольно умное приложение. (Пишет на книге) probatum est! {одобрено (латин.).} Расхвалить!
Сотрудник Семечко приходит к Задарину; тот дает ему вновь вышедшие книги: "Вот эту, - говорит, - расхвалить". Сотрудник возражает, говоря, что книга глупая и сочинитель ее - человек бездарный.
Журналист. Бездарный! много вы знаете! Он подарил мне серебряный сервиз!.. Намедни в Павловске обед давал: мы все перепились. Вы там не были, так и не чувствуете его дарований.-- Вот это, так дело другое: "Последний Новик", роман Лажечникова - (пишет) "отвалять в три кнута".
Семечко. Что вы? Как можно? Книга превосходная - все от нее в восторге.
Журналист. Оттого-то и надо отвалять, чтоб не были в восторге.
Семечко. Но автор человек с талантом!
Журналист. Так и хвалить его? Вы ничего но понимаете: хвалить можно только бездарность - она безопасна; а как скоро талант - валять, валять и валять! А то дашь дорогу, так эти глупые таланты у нас хлеб отобьют. Лажечников! Туда же романы пишет!.. Смотри, пожалуй, романист какой пашелся! Что же я после этого? Отвалять! Отвалять непременно! и Загоскина тут же прихватите сторонкой, не мешает!
Неужели у нас есть журналисты, хоть сколько-нибудь похожие на г. Задарина?.. Знаем, что это не чей-нибудь портрет, а литературное изобретение; но ведь литература хоть и выдумывает, а все-таки у жизни же и общества берет материалы для своих выдумок. Страшно подумать!..
Как бы то ни было, но пьеса г. Кони остроумна, - и мы не можем не поделиться удовольствием с нашими читателями и не выписать тех куплетов Задарина, в которых особенно высказывается его литературная и журнальная profession de foi {исповедание веры (франц.).}:
Премудреная задача
Журналиста ремесло:
Надо, чтоб была мне дача;
Чтоб в любви всегда везло;
Чтобы корм был для кармана,
Пища для души была, -
И бутылочка кремана
Не сходила со стола.
С дела каждого две шкуры
Норовят теперь содрать:
Отчего ж с литературы
Мне оброков не сбирать?
Я в газету облекаю
Свою личность, как в броню;
Деньги с книжников взимаю,
А кто не дал - так браню.
Там хватай хоть звезды с неба,
Там что хочешь намели:
Я лишь тисну - и без хлеба
Сядет раком на мели.
Я статейками упрочил
Себе вес и капитал:
Тех порочил, тех морочил,
Тем кадил, а тех ругал!
Наградить могу я славой
И убить могу вполне:
Благочиния управа
Не мешает в этом мне.
Нынче враг со мной издатель, -
Я роман не ставлю в грош;
Завтра он со мной приятель, -
Я пишу: "Роман хорош"!
После вновь, раскритикую...
Тут не видно плутовства...
Я формально публикую,
Что пишу из кумовства.
"Петербургские квартиры" -
Пишет Кони, слышал я,
Там под видом он сатиры
Хочет выставить меня.
Надо, чтоб уж поневоле
Тут я руку приложил;
Напишу: "В них нету соли" -
Мне их автор насолил.
Нет, меня не облапошат!
Я придумал все хитро:
Напишу, что Кони - лошадь:
Благородно и остро!
Да и Нестор-то наш самый
Запоет: кукареку!
Я его теперь за драмы,
То есть, вот как распеку.
Он намедни преотменный
Пир давал на целый свет -
И меня, о дерзновенный!
Он не позвал на обед.
-----
По числу наличных денег
Об нас судит целый мир:
Тот бесчестен, кто бедненек,
Кто же с деньгами - кумир.
И к какой нас благодати
Честь и совесть приведут? -
Честь писателя - в печати;
Совесть чистая... (бьет по карману с деньгами) вот - тут!
Пусть зовут вас шарлатаном...
Нынче кто ж не шарлатан?
Только бейте по карманам -
Так набьете свой карман!
Семечко. Наука бесподобная! нечего сказать!
Журналист. Душеспасительная, мой любезнейший, душеспасительная... У меня есть и дача, и домик, и все такое...
Сотрудник грозит вывести наружу все его плутни; журналист грозит, что он все его выводы обратит на его же голову своею клеветою.
Семечко. Это подло!
Журналист. Подло!.. Что вы под этим разумеете, милостивый государь? Вы на дуэль хотите! На дуэль! Это противозаконно! Впрочем, что ж! извольте!
Я писатель - вы писака,
Я старик - вы молодой.
Не равна меж нами драка,
Но готов идти на бой!
Я тотчас без замедленья
Буду драться, как никто!
Лишь дала бы позволенье
Мне полиция на то...
Довольно!.. Читатели по этим выпискам сами могут судить, правы ли мы, называя комедию г. Кони примечательным явлением в литературе нынешнего года. Если они еще не прочли, то желаем им скорее прочесть ее и - не увидеть даже во сне Задарина: сохрани бог всякого от таких дурных снов!..
К десятой книжке "Пантеона" приложен водевиль г. Филимонова "Мельничиха в Марли, или Племянник и тетка", о котором было говорено в Театральной летописи "Отечественных записок".-- К "Репертуару" приложена комедия Скриба "Клевета", которая напечатана была уже в IX-й книжке "Пантеона".