Вернуться на предыдущую страницу Вернуться на предыдущую страницу
Русский театр в петербурге
У нас мало вообще драматических новостей, сценические же - большая редкость. Обыкновенно бывает так: приближается время бенефисов, и все ждут новых пьес. Каждый бенефициант дает одну, две, иногда и три новые пьесы; а как число бенефисов на театрах обеих столиц наших довольно значительно в продолжение каждого года, то и число новых пьес очень значительно. Но, к сожалению, от этого никто не в выигрыше - ни публика, ни драматическая литература, ни сцена, ни артисты, которые желают для себя ролей, достойных своего таланта. Обыкновенно эти новости - водевили, переведенные с французского или "переделанные из французских", как пишется в театральных афишках и в "Репертуаре" г. Песоцкого; на самом же деле это не переведенные и не переделанные, а разве насильно перетащенные с французской сцены на русскую. Мудрено ли после этого, что они являются перед русскою публикою растрепанные, изорванные, с тупыми остротами, плоскими шутками, плохими куплетами? Наденьте на француза смурый кафтан, подпояшьте его кушаком, обуйте в онучи и лапти, подвяжите ему густую окладистую бороду и заставьте его даже браниться по-русски, - он все не будет русским мужиком, а на зло себе и вам останется французом в костюме русского мужика, следовательно, ни французом, ни русским, а карикатурою того и другого, образом без лица. Вот такова-то характеристика и наших переводных и переделочных водевилей! В чтении они не имеют смысла, а на сцене вялы и безжизненны.
Но из множества бенефисных пьес в пяти усыпительных актах и пьесок не длиннее воробьиного носа, из всей этой груды тотчас же забываемого хлама почти каждый год получает большой успех одна пьеса - и на просторе, за неимением даже неопасных соперников, шумит себе до следующего театрального года, пока новая пьеса такого же рода не столкнет ее в Лету. Так в прошлом году шумели "Дедушка русского флота", "Параша-сибирячка"; так недавно шумел "Синичкин" г. Ленского; так теперь шумят "Петербургские квартиры" г. Кони. Это обыкновенные водевили, взятые прямо из русской жизни. Даже самый плохой актер, играя роль в такой пьесе, чувствует себя в своей тарелке и играет не только со смыслом, но и с жизнию; о талантливых артистах нечего и говорить. В ходе пьесы всегда больше или меньше заметна общность. Публика живо заинтересована, потому что каждый из зрителей видит знакомое себе, совершенно понятное, видит те лица, которых сейчас только оставил, из которых одни ему друзья, другие - враги, одним он готов поклониться из своих кресел, на других хохотом вымещает он свою досаду. Такого рода пьесы нельзя и не должно слишком строго судить. Каковы бы ни были их недостатки и как бы ни незначительно было их поэтическое и даже просто литературное достоинство, на них следует смотреть сквозь пальцы и, улыбаясь, похваливать. Что наша публика ценит их слишком высоко, что за какую-нибудь удачную (сравнительно с другими) пьеску она готова вызвать автора хоть десять раз сряду, на это тоже не следует смотреть слишком строго. Всякое сильное восстание против этого может показаться донкихотским ратованием против ветряных мельниц. И в самом деле, не смешно ли стараться уверить кого-нибудь, что "Мирошка и Филатка" - глупость, а иная "мещанская" или "слезная комедия" - пошлость, если этот кто-нибудь от души восхищается "Филаткой и Мирошкою" и почитает великим созданием "слезно-мещанскую комедию с пантомимными танцами"?.. Всякому свое - лишь бы восхищались чем-нибудь! А частые вызовы "сочинителей" и актеров? Что ж вам до них? Кто любит покричать - во здравие! Притом же большая часть кричит с самым невинным намерением - чтобы дать заметить свое присутствие и показать тонкость своего эстетического вкуса. Кроме этих, действительно почтенных господ, есть и такие, которые думают, что если уж тратить деньги, так не даром, а для того, чтобы досмотреть все до конца и вдоволь накричаться... Если же вам это решительно не нравится, ходите в Михайловский театр, публика которого гармонирует со сценою.
Обращаемся к шумящим пьесам. В некоторых периодических изданиях довольно шумливо было объявлено, что 3-го сентября, в бенефис г. Самойлова, дается новая драма г. Строева "Безыменное письмо", новая и оригинальная комедия-водевиль, водевиль-комедия г. Кони "Петербургские квартиры" и новый водевиль какого-то знаменитого инкогнито, не помним, право, под каким названием1. Две из них очень нашумели, особенно вторая; но третья тихо и скромно, на цыпочках, пробралась через сцену в Лету, так что публика не заметила ее вовсе. Впрочем, третьей-то пьесы мы и не видали, и говорим о ней сообразно с общим слухом. О двух же первых спешим отдать отчет, как о новостях нашей драматической литературы, без всякого отношения к сцене.
Безыменное письмо, оригинальная драма в 3-х действиях, г. В. Строева
Всякому, даже не бывшему в училище, известно что драматическое произведение может быть рассматриваемо с двух точек: как произведение художественное, поэтическое, литературное - и как произведение сценическое, написанное собственно для сцены. Это разделение необходимо, потому что иначе пьеса, будучи ничтожна в каждом из трех первых отношений, дает актерам возможность выказать свои дарования в полном блеске и привлекает многочисленную публику. Читая иную пьесу, вы зеваете, а увидя ее на сцене, и смеетесь и плачете. Почему и отчего это так, мы не будем говорить, боясь далеко отступить от нашего предмета, пьесы г. Строева. Скажем коротко, что в чтении она не может иметь никакого достоинства, но на сцене, при хорошей игре артистов, очень эффектна и может почесться хорошим приобретением для бедного репертуара русских театров. Содержание ее... Но прежде, чем расскажем мы содержание пьесы г. В. Строева, мы должны рассказать, из какого источника почерпнута она и как составлена. Видите ли, в чем дело: выдумывать вообще очень трудно, и потому даже не блестящая выдумка ценится выше блестящего подражания, ибо для этого требуется лишнее количество мозга, образующее на черепе возвышение, которое Галль означает особым нумером и называет шишкою изобретения. Если бы, при разборах новых сочинений, и хороших и дурных, критика прежде всего предлагала вопрос: выдумка оно или подражание, то много бы сочинителей превратилось в простых переписчиков.
В одном из прошлогодних русских журналов напечатана переведенная с французского повесть Огюста Арну "Безыменное письмо"; как и во всякой повести, в ней рассказ часто прерывается разговорами действующих лиц. Г-н В. Строев, как видно из его драмы, очень внимательно прочел эту повесть от начала до конца, ибо распорядился ею как человек, коротко с нею знакомый. Он выписал разговоры, слово в слово, без перемены хотя бы единой запятой, и, чтобы сделать выпуск повествовательной части по возможности незаметным, списал их небольшими монологами, извлеченными из исключенного им рассказа. И умно и экономно: пьеса из повести стала драмою и втрое сделалась короче по объему, ничего не теряя по содержанию, и все это без особенных трудов со стороны талантливого драматиста, если только переписывание с печатного не составляет особенного труда.
Герой драмы - Юлий, сын старой вдовы, графини Валабер, нелюдим и ревнивец; следственно, лицо в новом вкусе и очень интересное. Он влюбился в молодую девушку Фанни, дочь бедного учителя, умевшую хорошо играть на фортепьянах и дававшую уроки в этом искусстве. Юлий запретил ей давать уроки, и бедняжка должна была жить трудами рук своих.
В повести и драме он приходит к ней и объявляет, что родные настоятельно приказывают ему жениться и что он решился выбрать жену не в большом свете, "где более наружного блеска, чем истинного достоинства, между знатными и богатыми дамами, которые заменяют добродетель и таланты знатностью и богатством; но тихую, скромную, испытанную, которой любовь равнялась бы его и которая изменила бы себе только из любви к нему", и проч. По этому школьному резонерству и по этой пошлой манере объясняться книжным языком "морально-китайских романов"2 даже и в таком торжественном случае, каков выбор жены, читатели могут видеть, что за птица этот герой повести и драмы.
Между тем мать Юлия, графиня Валабер, заметив, что сынок больно завирается, и проведав о его связи с Фанни, посылает к Фанни задушевного приятеля своего, развратного маркиза Сен-Жиля. Попытка не удалась. Фанни выгнала от себя маркиза, и добродетельная графиня Валабер, хлопотавшая так сильно о разрыве сына своего с Фанни для того, чтобы женить его на другой, должна была отказаться от своих замыслов. Брак, ею назначенный, не состоялся, и виною этого были сколько страсть Юлия к Фанни, столько же и козни кузины старой графини, Адели Лоне, жившей у нее в доме и влюбившейся в Юлия. Эта госпожа Адель, расстроив один брак, хочет разорвать и другой: она отправляет к Юлию безыменное письмо, в котором выдумывает разные клеветы на Фанни и обвиняет ее в интриге с каким-то прежним ее любовником. Юлий является с этим письмом к Фанни. Фанни кричит "ах!", падает на пол, а Юлий уходит.
Через полтора года Юлий уж женат на Адели, а Фанни где-то умирает, в страшной нищете. Юлий узнает об этом от старого учителя своего, Терписьена, который из "профессоров чистописания" давно уже сделался публичным писцом; теперь, пришед к Юлию, он рассказывает о смерти Фанни, нанимавшей подле него бедную комнату, и договаривается наконец до того, что он нанят был написать вышеупомянутое безыменное письмо, неизвестно к кому и неизвестно от кого. Юлий, подозревая в этом злодействе маркиза Сен-Жиля, вызывает его на дуэль, идет уже с ним стреляться, неся пистолеты в ящике; но его останавливает Адель и признается, что она - сочинительница письма, что она погубила Фанни, мучимая любовью и ревностью.
Юлий в ужасе отталкивает ее и говорит о разводе; но она оправдывается страстию, ссылается на свои страдания и говорит, что не отстанет от него. В это время входит маркиз Сен-Жиль с секундантами. Юлий просит у него извинения в своем поступке. "Вы видите, - говорит он, - почему я не успел уехать... Семейная ссора, которой я не хочу скрывать, как скрывал все прежние. Она просила у меня разводной, а я отказал... Теперь я не противлюсь; вы будете, господа, свидетельствовать в пользу жены, а я получу наказание за грубость, в которой раскаиваюсь слишком поздно". И подошед к жене, он сказал ей на ухо: "Вы сегодня должны подать просьбу о разводе, сударыня, или я обесчещу вас и расскажу этим господам все, что знаю".
Этим оканчивается и повесть и драма. Повесть, как можно видеть из нашего изложения, - настоящая французская и журнальная, вся сшитая из эффектов и натяжек. Мать хочет насильно женить тридцатилетнего сына; сын этот в повести называется человеком с характером, а на деле - простофиля, которого другие водят за нос. Любовь его к Фанни какая-то животная; поступки его с Фанни - зверские. Противоречия в его характере ничем не объяснены и не оправданы, и потому у него нет никакого характера. Впрочем, в повести довольно удачно и оригинально очерчен характер Адели: в драме этот характер совершенно бесцветен. Но на стороне драмы - преимущество сценических эффектов, если главные роли выполняются хорошо.
Петербургские квартиры, оригинальная комедия-водевиль в пяти квартирах, Ф. Кони
В первом акте, который называется "Квартирою важного человека в Коломне", вы видите мать и дочь, из которых первая бранит вторую за охоту смотреть в окно на гусаров и казаков. Вдруг входит муж - отец, хозяин квартиры, и объявляет жене и дочери, что он уже не простой человек, но важная особа - начальник отделения. Это преуморительная сцена рассказов, как он подъехал к директору с каретою и сделался начальником отделения. Афанасий Гаврилович Щекоткин дает полную волю своей чиновнической фантазии и мечтает о будущей жизни - не за гробом, а здесь, на земле, и притом в Коломне, во всей славе своего нового звания. Жена говорит, что надо переменить квартиру; он отстаивает старую, находя ее удобною для принятия просителей с заднего крыльца; но жена оспоривает, и чиновническая чета под руку отправляется искать квартиры; а дочка между тем переговаривается из окна через улицу со своим молодым соседом.
Во втором акте вы переходите в квартиру певицы в Гороховой улице, мамзель Дежибье. Она хочет оставить квартиру, потому что выходит за богатого человека. Она ждет его к себе. Вдруг стучится режиссер - она прикидывается больною, не хочет слышать ни о бенефисе, ни о прибавке жалованья, и бедняк уходит в отчаянии, что спектакль надо отложить. У мамзель Дежибье есть старый друг, некто г. Кутилин, которого одна фамилия уже показывает, какого он поля ягодка. Певицу беспокоит мысль о том, как ей от него отделаться. Вдруг стук - это он. Молодчик в отчаянном положении, он проигрался и объявляет, что женится на богатой и прекрасной невесте. Он ожидал ревности, слез, обмороков, а за ними, вероятно, и денег, но, к удивлению, видит непритворную радость о своем счастии и слышит советы не выпускать этого счастия из рук. Только что он начал изъявлять свое удивление - вдруг опять стук. Мамзель Дежибье, думая, что это ее жених, умоляет Кутилииа спрятаться в шкаф. Входят Щекоткины под руку. Вежливый начальник отделения объясняет певице, что он, во-первых, - начальник отделения; потом, что ищет с женою квартиру и, увидев на воротах этого дома бумажку, пришел посмотреть покои. Дежибье просит их быть как у себя дома и уходит в другую комнату. Супруги рассуждают о квартире, и Елене Ивановне приходит в голову, что тут нет места для ее гардероба. Афанасий Гаврилыч показывает на шкап и, чтоб уверить жену, что он не мал, отворяет его; но, увидев там человека, поспешно запирает шкап ключом и, забывшись, кладет ключ себе в карман.
В третьем акте вы переноситесь в квартиру эконома в Грязной улице. Фома Фомич Похлебов выдает замуж свою дочку - у него гости, и готов обед; но дело стало за женихом, который не является. Раздается звонок - хозяин и гости в радости, думая, что это жених; по входит начальник отделения с женою и просит позволения осмотреть покои. В числе гостей он видит друга своего Петра Петровича Присыпочку. Этот Присыпочка нечто вроде всемирного фактора, который был сидельцем в лавке, наряжался татарином и торговал на нижегородской ярмарке казанским мылом; теперь он занимается литературою, а между тем не оставляет и торговых спекуляций. Он сладил свадьбу в доме эконома Похлебова, нашед его дочери жениха с золотыми горами; он же приискал Щекоткину и благодетельную карету. Он суетлив, вертляв, беспокоен.
Узнав друга своего Щекоткина, Присыпочка рекомендует его Похлебову; тот просит хлеба-соли откушать. Вдруг звонок - общее волнение - думают: жених! - Но входит горничная мамзель Дежибье и требует у Щекоткина ключа, говоря ему разные грубости, называя его тем вором, о котором напечатано было в "Полицейской газете", что он ходит по домам под видом осмотра квартир. При таком афронте начальник отделения приходит в негодование, и горничная убегает; все в волнении. Щекоткин рассказывает историю ключа, и все успокаиваются. Опять звонок - о восторг! - жених! - голодные гости без ума от радости, хозяин словно воскрес; снова выводят разряженную невесту; но - о ужас! - Щекоткин узнает в женихе того молодца, которого он запер в шкапу певицы; жених тоже узнает Щекоткина. Объяснение - упреки - хозяин выгоняет жениха - жених вызывает Щекоткина на дуэль - хозяин нападает на Присыпочку за рекомендацию такого жениха - тот оправдывается, суетится - наконец хозяин просит убираться вон и Щекоткина. Начальник отделения в негодовании уходит - шум, тревога, занавес опускается. Это самый живой акт и живая картина мещанских нравов.
Четвертый акт называется "Квартирою повесы в Коломне". Хозяин ее - Кутилин. Он боится быть взятым в полицию за долги, хочет идти из дома и сталкивается в дверях - с Щекоткиным. Они встречаются друзьями, о дуэли ни слова; Кутилин просит их осматривать квартиру сколько угодно и уходит. Является мамзель Дежибье - она, видите, знала, что Кутилина нет дома, и пришла, чтобы оставить в его столе письмо. Щекоткин, как старый волокита, увивается вокруг певицы, жена его ревнует. Мамзель Дежибье уходит. Щекоткин хочет ее проводить, жена тащит его за руку. Входит переодетый квартальный и, приняв Щекоткина за Кутилина, выманивает его с собою, сказав, что какая-то дама упала с дрожек, - и Щекоткин, думая, что это Дежибье, уходит с ним, а жену оставляет.
В пятом действии мы снова возвращаемся в квартиру важного человека в Коломну. У дочки важного человека гость - г. Кутилин; он снова обратился к своей хорошенькой соседке, с которою переговаривался из окна через улицу, видя, что Дежибье его оставила, а женитьба на дочери эконома расстроилась. Разумеется, они говорят о любви своей, - и в ту минуту, как Кутилин на коленях целует ручку Лизаньки, входит Щекоткин. Кутилин приходит в бешенство от этого докучного преследования и хочет выгнать Щекоткина вон, не зная, что он хозяин дома и отец его возлюбленной. Входят Елена Ивановна и Петр Петрович Присыпочка. Дело объясняется. Присыпочка давно уже сватал Лизаньку за жениха с золотыми горами, то есть за Кутилина. Кутилин выпрашивает у Щекоткина прощения; Щекоткин и жена его, боясь развивающейся в дочери страсти смотреть на гусаров и казаков, решаются отдать ее за жениха с золотыми горами... О пьесе г. Кони, как о произведении искусства, нечего и говорить. Гораздо лучше просто поблагодарить его за его веселую шутку, которая так забавляет петербургскую публику. Кто смеется, тот счастлив на ту минуту, а на пьесу г. Кони нельзя смотреть без веселого хохота - так удачно она придумана и так прекрасно она выполняется. Гг. Ленский и Кони стоят целою головою выше других наших водевилистов. Первый недавно забавлял публику обеих столиц своим "Львом Гурычем Синичкиным"; второй забавляет теперь здешнюю публику своими "Петербургскими квартирами"3; желаем от души, чтобы они оба не уставали в соревновании. Последнего просим обращать больше внимания на чиновнический быт; это окиян-море комического. Конечно, через это его пьесы много потеряют цены в Москве, где петербургский чиновнический быт - совершенно чуждая сфера жизни, но зато в Петербурге его успехи будут тем блестящее и неоспоримее.
Донна Луиза, инфанта португальская, историческая драма в пяти действиях, в стихах, с хорами и танцами, соч. Р. М. Зотова (сюжет взят из повести г-жи Ребо)4
Вот это хорошо! Если, с одной стороны, отчаянная отвага взяться за историческую драму, да еще и в стихах, хотя, впрочем, и с пустозвонно-трескучими эффектами, покажется довольно странною, чтоб не сказать смешною, когда вспомним имя сочинителя; зато как не похвалить его за искренность: другие, как, например, вышеозначенный г. В. Строев, из разговоров повести сшивают драму и выдают ее за произведение собственного гения, а г. Зотов прямо указывает на повесть, из которой поживился он сюжетцем... Ох, эти сюжетцы! Солоны они нашим господам сочинителям! Дайте им только сюжетец, а то уж они начнут писать со всего размаха; но если надобно им самим "сюжет сочинить" - тут их творческая фантазия спотыкается, немеет... Бедные сочинители!.. - Первого действия исторической драмы г-на Р. М. Зотова мы, виноваты, не застали: обстоятельство, которое нас сначала было раздосадовало, но после развеселило; мы скоро заметили, что ничего бы не потеряли, если б пропустили и все четыре первые акта, ибо все дело в пятом. Во втором акте мы увидели какого-то дона Себастиана, который в скрыпучих, тяжелых стихах говорит о том, что он освободился из плена от африканских варваров, что он задаст себя знать Филиппу II, который осмелился объявить его погибшим в Африке и завоевать Португалию. Затем он объявил донне Луизе, своей невесте, что он ее "обожает", а она ему ответила, тоже в дубовых стихах, что она его "боготворит". Вдруг входит какой-то господин и кричит, чтобы они спасались, ибо-де войско Филиппа II близко. Дон Себастиан больно осерчал на него, схватил его за волосы да как вскрикнет: "Ах ты мошенник! Как ты смеешь советывать мне бежать, как будто я трус какой!" Человек с десяток - кто со шпагой, кто с пикой, кто в альмавиве, а кто просто в куртке ~ и между ими две или три девочки - бросаются на колени и кричат: "Многая лета батюшке нашему Себастиану Петровичу!" и уходят. Не успели они скрыться за дверьми, как вдруг входит герцог Альба - человек довольно высокого роста, порядочно дородный, с рыжею бородою, с павлиньею выступкою - и хриплым голосом, сермяжными стихами, преважно размахивая руками, объявляет донне Луизе, что она его пленница, что он сейчас разбил португальское войско и убил самозванца, принявшего на себя имя дона Себастиана. Донна Луиза сперва было разохалась, но герцог Альба объявил ей, что он, как человек военный и чрезвычайно храбрый, мешкать не любит. Они уходят.
В третьем акте мы видим Филиппа II. Ему докладывают, что королева умирает, а он отвечает, что не замедлит явиться к ее величеству, когда наступит определенный испанским церемониалом час. Является герцог Альба, доносит Филиппу о победе и говорит, что дон Себастиан скрывается под ложным именем между пленными, которые решились его не выдавать. Филипп велит привести к себе донну Луизу и, увидев ее, влюбляется в нее напропалую и принимает намерение во что бы ни стало жениться на ней. Вдруг входит в кабинет умирающая королева: как она встала с одра смерти, как ее допустили в кабинет грозного тирана, не предуведомив его, - все это тайна талантливого сочинителя, Р. М. Зотова. Королева, чувствуя, что ей остается жить только несколько минут, хочет ими воспользоваться вполне, чтоб вдоволь наговориться, и начинает нести китайскую мораль осиновыми стихами, а потом умирает на сцене. Болтунья была покойница, не тем будь помянута.-- Король становится на колени и молится; за ним молятся и все придворные - занавес опускается.
В IV акте донна Луиза еловыми стихами разговаривает с своею наперсницею и подругою в плену, донною Лаурою д'Авейро. Входит садовник и молча переменяет цветы; в этих цветах донна Луиза увидела записку и прочла в ней совет согласиться на все предложения Филиппа, но только за это просить, чтобы он женил на донне Лауре д'Авейро пленника дона Гуана де Пота и тотчас позволил им отправиться в Португалию или куда они захотят сами, со всеми прочими пленниками. Донна Луиза так и сделала; но Филипп догадывается, что это с ее стороны хитрость, которою она хочет спасти дона Себастиана, ненавистного его соперника по португальскому престолу и по любви к донне Луизе. Тут следует пресмешная сцена: Филипп изъясняется в любви, как настоящий герой "мещанской комедии"; потом велит привести одного пленника, который объявляет себя доном Себастианом. Донна Луиза умоляет его отказаться от своего имени и своих притязаний на престол и ее руку, чтобы спасти всех пленных; дон Себастиан колеблется, но наконец подписывает свое отречение. Филипп обещает даровать ему и пленникам жизнь и отпустить их, а донне Луизе возвещает, что завтра их свадьба. Занавес опускается в четвертый раз.
В V-м акте Филипп, разряженный, сидит на троне с донною Луизою, также разряженною. Вокруг их придворные. Вдруг вбегают девушки и юноши и начинают отплясывать фанданго, а придворные поют во все горло какую-то цыганскую песню. По окончании дивертисмана донна Луиза говорит, что прежде, нежели пойдет в церковь венчаться, она хочет проститься с донною Лаурою д'Авейро и видеть отплытие корабля; Филипп соглашается, и она уходит. Герцог Альба упрекает Филиппа, как в слабости, в том, что он отпустил дона Себастиана. Филипп ему говорит, что его не надуешь, и велит дону Эстувалю, изменнику-португальцу, привести дона Себастиана, что тот и выполнил сию же минуту. Донна Луиза возвращается, закрытая вуалем, смотрит в окно и, услышав пушечные выстрелы, возвещающие отъезд корабля, становится на колени и молится; потом сдергивает с себя вуаль - и Филипп видит в ней донну Лауру. Дело в том, что дон Эстуваль для того и прикинулся изменником против дона Себастиана, чтобы тем лучше служить ему, а дон Гуан де Пота с тою же целию назвался доном Себастианом, вследствие чего донна Луиза с доном Себастианом благополучно и уехали. Филипп велит за ними гнаться; но ему говорят, что нет наготове ни одного корабля. Он спрашивает герцога Альбу - какую-де казнь надо назначить донам Эстувалю и Гуану де Пота и донне Лауре? Герцог Альба отвечает во всей свирепой красоте своего злодейского величия, что их должно сжечь живых. "Мало! - восклицает Филипп II-й.-- Я удивлю весь свет моим мщением!" - и прощает добродетельных преступников. Они целуют его руки, а он резонерствует в длинной речи и свинцовыми стихами о том, что оные три преступника - образцы истинно благородных подданных и что все испанцы должны им подражать. Занавес опустился - публика проснулась; однако, против своего обыкновения, никого не вызвала.
Главное отличие драмы г. Зотова от повести г-жи Ребо, напечатанной под названием "Донны Луизы" в одном из русских журналов 1838 года, состоит в том, что в повести есть смысл, правдонодобие и даже интерес. Второе отличие, имеющее к первому большое отношение, состоит в том, что у г-жи Ребо донна Луиза спасается от Филиппа, только не на корабле, а в монастыре, и то согласно с его же волею, и умирает монахинею, а участь дона Себастиана остается неразгаданною, то есть неизвестно, умер ли он, истомившись в плену у Филиппа II, или был им казнен; тогда как в драме Р. М. Зотова оба они спасаются, а Филипп остается с носом, из тирана делается резонером и от нечего делать точит китайскую мораль, достойную какого-нибудь мандаринского журнала. Вообще, эти "некоторые черты из жизни Филиппа II" носят на себе все родовые признаки неподражаемого таланта своего сочинителя...
Тигровая кожа. Водевиль в одном действии, соч. ***
Пошло на повести в журналах! Скоро их все переделают в драмы и водевили. А все, как говорили мы, от неумения наших "сочинителей" выдумывать "сюжеты". Неизвестный "господин сочинитель" недаром скрывается под тремя звездочками: ему было бы стыдно показаться в свет под своим собственным именем, ибо водевиль "Тигровая кожа" отнюдь не есть его сочинение, но есть искажение повести Шарля Бернара "Львиная кожа", напечатанной в IV книжке "Отечественных записок" нынешнего года. Это обстоятельство увольняет нас от обязанности рассказывать содержание водевиля. Заметим одно: что в повести правдоподобно, естественно, интересно, прилично, - в водевиле невероятно, неестественно, скучно, вульгарно. В повести "лев" Рауль Тонерион - человек порядочного тона, и хотя лжет, но все же заботясь о правдоподобии; в драме, Лев Дмитриевич Змейский, играющий его роль, - какой-то сорванец, которого дальше лакейской не пустят ни в один порядочный дом и который лжет, как простофиля. В водевиле повесть переделана на русские нравы, которые столько же похожи на русские, сколько японские походят на французские. Короче, мы думали было, что невозможно и вообразить ничего нелепее "Тигровой кожи", как вдруг сама действительность уверила нас в противном, когда мы увидели -
Первое действие комедии "Новый Недоросль". В двух картинах, сочинение С. Н. Навроцкого
Г-н Навроцкий как-то догадался, что Митрофанушки, Простаковы и Скотинины Фонвизина будто бы не умерли и не перевелись на святой Руси, но только здравствуют под другими формами, - и его комедия, как "сочинительская" попытка, лучше всего доказывает действительность этого предположения. Обрадовавшись своему открытию, г. Навроцкий вздумал написать "моральную комедию", разумеется, в китайских нравах и в китайском духе, потому что все моральные комедии пишутся в китайских нравах и в китайском духе. "Как же пишутся моральные комедии?" - спросите вы. По следующему рецепту: представь опекуна или опекуншу, которые были бы негодяи, а у них под опекою сироту, на которой опекун хочет сам жениться ради ее имения или которую опекунша хочет выдать за своего сына, дурака и негодяя. Девица-сирота должна быть идеалом китайских достоинств в женщине, то есть она должна говорить сентенциями и действовать по правилам добродетели и нравственности, заученным его и азбуке наизусть и потому нисколько ею не чувствуемым. Разумеется, у ней есть любовник, который в старину обыкновенно назывался Милоном, а ныне может называться хоть Правдиным. Он окончил курс в университете, имеет ученую степень и служит столоначальником в земском суде: условие sine qua non {необходимое (латин.).}. Не мешает тут же ввести какого-нибудь глупца и негодяя, помещика старинного закала, то есть грубияна и скрягу, который тоже приветливо посматривает на приданое очаровательной резонерки. Но всего лучше сначала представить милую резонерку бедною девушкою без всяких надежд, которая страдает от невежества и грубости, безнравственности и угнетений семейства, в котором живет по необходимости, и которую можно назвать именем знаменитого романа А. А. Орлова: "угнетенною невинностью, или..."5 и проч. Вдруг она получает богатое наследство от какого-нибудь дяди-резонера, без вести пропадавшего до того времени. Мать Митрофанушки ссорится с Скотининым и подличает перед сироткою; но та, наговорив короба с три китайско-азбучных сентенций, отдает свою руку и сердце г. Правдину, - и они оба начинают взапуски резонерствовать, так что, когда занавес опускается, публика уже погружена в глубокий магнетический сон.
По такому рецепту написана так называемая комедия г. Навроцкого, - и если читатели прочли наш рецепт, им известно содержание оной так называемой комедии. Чтоб дать лучшее о ней понятие, укажем на главнейшую характеристическую черту ее. К Софье, героине-резонерке комедии, заезжает ее приятельница, вместо всякого имени означенная остроумным "сочинителем" дробью 1/2. Оная девица 1/2, изволите видеть, является в амазонском костюме, сейчас с лошади, на которой каталась. Что же дурного, скажете вы, что девушка ездит в женском седле? Это принято в лучшем кругу общества во всех европейских землях... Да то, изволите видеть, в образованных, живых обществах; но в моральном Китае это обыкновение считается безнравственным; почему г. Навроцкий, как моральный "сочинитель", и решился "хорошенько окритиковать это обыкновение в своей литературе". Для этого он заставляет девицу курить уже не пахитоски, а крепкие сигары. Жаль, что он не заставил ее пить водку и по-кучерски браниться: оно было бы неправдоподобно и пошло, зато очень нравственно. Мы крепко запомнили из этой сцены два монолога:
Девица 1/2. Bon jour, m-me!.. Bon jour, m-r!.. (Целуя Софью.) Ah, Sophie, bon jour! {Здравствуйте, сударыня!... Здравствуйте, сударь!.. (Целуя Софью.) А, Софи, здравствуй! (франц.).} Но хочешь ли кататься вместе со мною? я велела и для тебя привести верховую лошадь.
Софья. Благодарю. Девушке моего состояния совсем некстати наряжаться в полумужскую одежду и рыцарствовать на коне: это все равно, что мужчине надеть чепчик и сесть за самопрялку...
Видите, какая нравственность! Хоть сейчас в жены любому китайскому мандарину первой степени с тремя бубенчиками на голове, который выучил философию Конфуция и книгу о десяти тысячах церемоний и, сделавшись губернатором в Кантоне, покровительствует за взятки контрабанде опиумом (известное дело: китайцы самый моральный народ и первейшие взяточники в мире, ибо взяточничество и нравственность у них одно и то же, потому что, говорят они, не бравши взяток, нельзя быть хорошим супругом и отцом семейства). Впрочем, г. Правдин, в которого влюблена Софья и который "обожает" оную нравственную девицу, стоил бы любви китайского мандарина, если б не был отменно глуп: представьте себе, он верит всему, что говорит, то есть всем своим сентенциям. Экой простак! Видно, что он еще не знает, что такое философия Конфуция и книга о десяти тысячах церемоний!..
Много на русской сцене появляется нелепостей, но "Новый Недоросль" г. Навроцкого превосходит все эти нелепости целою головою. Это просто - геркулесовские столбы бездарности, далее которых она не дерзает...
Тайна матери. Комедия-водевиль в одном действии, перевод с французского
У г-жи д'Эльби есть дочь шестнадцати лет, и есть брат лет пятидесяти - предобрый человек, но он любит церемонии и считает себя большим дипломатом. Он просватал свою племянницу за полковника Дальвиля, пожилого человека. Дочка соглашается на этот брак, который занимает ее, как новость, как обнова или игрушка. Она забывает для него даже того молодого человека, которого "обожала" и который тщетно напоминает ей о себе через Жоржа, старого садовника. При свидании с женихом своей дочери г-жа д'Эльби обнаруживает смущение, которое разделяет и полковник Дальвиль. Она подарила дочери свои брильянты и золотые вещи. Открыв один медальон, дочь находит там портрет полковника, рисованный самою матерью, догадывается о ее отношениях к полковнику и решается открыть все дяде, чтобы соединить мать свою с предметом ее любви. Оказывается, что полковник любил мать, когда еще она была шестнадцатилетнею девушкою, просил через опекуна ее руки; но опекун, желая на ней жениться сам, чтоб завладеть ее имением, отвечал ему, что она не соглашается выйти за него замуж. Водевиль оканчивается тем, что полковник женится на матери своей бывшей невесты, а невеста обращается к своему прежнему любезному. При хорошей игре артистов этот водевиль довольно забавен.
Деревенский доктор. Комедия-водевиль в двух действиях, перевод с французского6
Мелодрама в новейшем вкусе, то есть с трогательными куплетами в приличных местах. Из всех родов ложной поэзии самый несносный род эти мелодрамы!
Была-жила старая маркиза Вильзевье, у которой был внук Фердинанд. Не знаем, почему живущий вместе с нею барон д'Эстре, с женою своею, баронессою д'Эстре, называют ее маменькою, то есть не знаем, барон ли ее сын или баронесса ее дочь, равно как не умеем объяснить и того, почему Фердинанд называет барона своим дядею, а баронессу теткою. Неподалеку от их замка живет деревенский доктор, г. Мориц, благодетельнейший человек и большой оригинал. У него живет домоправительница, молодая девушка Лидия. Дела в таком положении: Фердинанд любит Лидию и в отсутствие доктора учит ее читать и писать; Лидия тоже любит Фердинанда, но сама того не зная по детской своей невинности. Лидию любит еще Гросбет, скороход маркизы и ужасный дуралей. Он просит у г. Морица ее руки, и тот советует Лидии за него идти, "потому что, - говорит он, - ведь тебе надо же когда-нибудь выходить замуж". Лидия соглашается потому только, что для нее все равно, выходить или не выходить замуж. Узнав об этом обстоятельстве, маркиз Фердинанд уговаривает ее прийти в назначенное время. Вдруг раздается голос г. Морица, и Фердинанд, не желая с ним встретиться в его доме, уходит в павильон. Покойная мать Лидии, на смертном одре своем, дала ей письмо для вручения г. Морицу, а с этим письмом воспоследовала такая история: когда бедная сиротка Лидия, во всем мире только и надеявшись на одного человека, г. Морица, подала ему письмо матери, то он, увидев почерк адреса, застонал и упал в обморок. Лидия спрятала это письмо, и как г. Мориц забыл о нем совершенно после обморока, то она и не напоминала ему о нем, боясь такой же истории. Каково же ей было вдруг услышать от г. Морица приказание отыскать свои бумаги, которые необходимы для заключения ее брака с Гросбетом и между которыми лежало роковое письмо. Несмотря на все ее отговорки, бумаги найдены, роковое письмо открыто, доктор ревет и стонет, кричит Лидии, чтоб она вышла из его дома. Дело в том, что некогда, во дни своей молодости, г. Мориц любил мать Лидии, и, когда хотел на ней жениться, она бросила его и убежала с одним негодяем, который, разумеется, скоро бросил ее, и она умерла в нищете и мучениях преступной совести, а чтоб спасти от голодной смерти дочь свою, увидела себя принужденною обратиться к оскорбленному ею г. Морицу. Лидия падает пред ним на колени, рыдает; он смягчается, ласкает ее, целует. "Так вот какую участь готовил и я ей!" - восклицает маркиз Фердинанд, вбегая из павильона в комнату, где были Мориц и Лидия. Вдруг приходит Гросбет и объявляет, что приятели г. маркиза Фердинанда хотят увезти Лидию и ждут ее с каретою. Мориц хочет идти усовестить их. "Не ходите, - восклицает Фердинанд, - я переговорю с ними, и они послушаются меня". "Когда же мы увидимся?" - спрашивает Лидия. "Никогда!" - отвечает Фердинанд, убегая. Первый акт кончился на самом эффектном месте.
Во втором акте Фердинанд болен при смерти: бабушка его в отчаянии, под которое стараются подладить барон и баронесса. Доктор Мориц в замке. Догадываясь, что причина болезни маркиза нравственная, он хочет ее выведать. Хотя Фердинанд и при смерти болен, однако ж это неприятное обстоятельство не мешает ему выйти на сцену в халате, с черными усами и бледным лицом. Он поет доктору, что тайна его болезни с ним и умрет. Вдруг вбегает Лидия. Фердинанд трепещет, диким голосом восклицает: "она!", и Лидия скрывается прежде, чем доктор заметил ее, и почти в то же мгновение входит баронесса, из чего г. Мориц и заключает, что Фердинанд влюбился в свою тетку. Он открывает это барону, а барон, по своей чрезмерной глупости, тотчас же объявляет о том жене, которая радехонька этой любви. Доктор просит ее подсесть к больному и поговорить с ним, но замечает, что тот говорит с нею спокойно, без малейшего волнения. Вдруг баронесса заговаривает с больным, кажется, о чепце своем и, хваля его, говорит, что он сделан Лидиею. Фердинанд начинает плакать и хвалить Лидию, вскакивает с места, как здоровый, машет руками. Доктор понял, кого он любит, и тотчас же поспешил ему сказать, что Лидия уже обвенчана с Гросбетом. Больной упадает в обморок, маркиза-бабушка вопит на весь дом, барон и баронесса суетятся и кричат. Наконец они уводят больного. Доктор объявляет маркизе, что причина болезни ее внука - любовь к девушке незнатного происхождения; маркиза заливается слезами и падает в обморок от одной мысли об этом. Входит Лидия, и доктор отсылает ее поскорее домой, будто бы для того, чтоб она отыскала в его бумагах и принесла ему две консультации. Он уходит во внутренние покои, а больной выходит на сцену. Не успел он поораторствовать и десяти минут, как входит Лидия, - начинаются крики, вопли, стоны, слезы. Фердинанд говорит ей, чтоб она ушла; затем объяснение, и он узнает, что она не только не вышла за Гросбета, но и совсем не хочет выходить за него, заметив, что это Фердинанду почему-то неприятно. Развязка ясна для каждого: после разных вздохов, охов, ахов, слез старой маркизы, плакучего пенья великодушного доктора, - Лидия делается женою Фердинанда. Но не всякий может догадаться, что Лидия - дочь барона д'Эстре, под ложным именем обольстившего мать ее, о чем доктор узнал из восклицания старой маркизы. Разумеется, из этого вышла трогательная сцена: великодушный доктор умоляет глупого барона признать Лидию своею дочерью, а глупый барон чуть не умирает от одной мысли об этом, хотя по-своему и растрогивается. Великодушный доктор уладил все дело: вместо консультаций Лидия принесла ему его прежний диплом, чуть ли не графский, о котором он и забыл было, вместе с прежним своим именем, которое было известно свету и самому Наполеону во время египетской экспедиции; доктор, пользуясь этим случаем, объявляет Лидию своею дочерью.
Эффектная штучка - нечего сказать! Действующие лица в ней, как и во всех дюжинных произведениях такого рода, говорят о себе и своих чувствах прямо, утвердительно и определительно, не оставляя зрителю ничего угадывать из молчания, из взора, украдкою брошенного, из недоговоренного слова, едва заметного движения... Тут все ярко, красно, густо, аляповато, топорно, да и чувства у самих идеальных-то фигур такие аляповатые и топорные...
Два венца. Комедия в одном действии, переведенная с французского А. Ж.
Тоже мелодрама, и притом просто, без всяких околичностей и оговорок, пошлая и нелепая. "Деревенский доктор" по крайней мере на сцене может иметь свое относительное достоинство, при хорошей игре артистов; но "Два венца", и в чтении и на сцене, и при хорошей и при дурной игре, все-таки останутся пустою выдумкою.
Действие в Англии. У бедной вдовы Анны есть дочка Жаннета, которая любит Ричарда (без фамилии), а оный Ричард - сирота и подкидыш, у них же и живущий. Ричард - поэт и потому говорит надуто, фразисто, высокопарно, дико и непонятно. Он написал драму и отдал ее на театр, где она сейчас же и должна играться. В ней он представил самого себя и изложил историю своей жизни, в надежде пробудить этим в сердце своей матери материнское чувство и заставить ее открыться. Вдруг приходит лорд Станлей и предлагает ему 5, 10, 25 тысяч фунтов стерлингов, с тем, чтобы он взял назад свою драму, чрез которую обнаружится скандалезная тайна знатной женщины. Как узнали эти люди о содержании драмы, которая еще не была играна; как может через драму обнаружиться тайна женщины - об этом не спрашивайте. В ответ лорду Станлею Ричард читает, словно по тетрадке, высокопарную дичь, в которой можно разобрать только, что ему нужны не деньги, а ласки и любовь матери; пьеса имела огромный успех, Ричард является на сцену - в чем бы вы думали? - в лавровом венке... право! Он признается Жаннете в своей любви, предлагает ей руку и сердце и объявляет ей и ее матери, что не хочет знать своей родни, которая отвергла его, но проведет весь свой век с ними, - бедняжки в восторге, пищат и кричат. Входит лорд Станлей и объявляет Ричарду, что его мать признает его сыном и ждет в свои объятия; но Ричард понес опять высокопарную дичь, из которой явствует, что он уж не хочет и знать своей матери, которая не хотела думать о нем, безвестном сироте, а теперь зовет к себе великого поэта с лавровым венком на голове. Для оживления и связи этой скучной, вялой пьесы введены два совершенно лишние лица: Даниель Гоппер и Виллис.
Задушевные друзья. Комедия-водевиль в одном действии, перевед. с французского П. С. Федоровым
Пустой фарс, который, впрочем, при хорошей игре актеров, довольно забавен на сцене. Двое чудаков-приятелей ревнуют своих жен к своему третьему приятелю - молодому и холостому. Тот, за женою которого действительно ухаживает молодчик, возбуждает ревность в своем приятеле, с тою целию, чтобы он отдалил его от их домов. После разных, довольно нелепых столкновений один из них уступает ему свое место, которое ему самому недешево обошлось, но которое требует, чтобы занявший его уехал в другой город. Вот и все. Что-то знакомое... Кажется, это - старая погудка на новый лад.