Вернуться на предыдущую страницу
Александринский театр. Заколдованный дом.
Трагедия в пяти действиях, в стихах, с танцами, соч. Луфенберга, переведенная с немецкого П. Г. Ободовским
Чего на свете не бывает, или У кого что болит, тот о том и говорит.
Водевиль в одном действии, сюжет заимствован из старинной комедии и проч. (спектакль 14 декабря)
(Из письма москвича) ...Давно уже слышал я, что Каратыгин превосходен в "Заколдованном доме" в роли "Пудовика XI. Кажется, эта пьеса давалась и на московской сцене1, но мне не случилось ее видеть. Поэтому мне очень хотелось узнать, как изображен в ней характер Лудовика XI, так дивно созданный гениальным Вальтером Скоттом2, а прекрасное выполнение роли Велизария Каратыгиным еще более усиливало мое желание. Много наслышавшись от всех об игре Каратыгина в роли Лудовика XI, я многого и ожидал; но увидел еще более, - и спешу поделиться с вами моим восторгом.
"Заколдованный дом" переделан из известной повести Бальзака "Maitre Cornelius" и переделан так хорошо, что вышла прекрасная драматическая пьеса, а не пошлая немецкая штука с чувствительными эффектами. Не буду вам рассказывать ее содержание, которое известно всем, видевшим ее на сцене или читавшим повесть Бальзака. Скажу только, что Лудовик XI очень удачно в ней очеркнут, если не создан, и что он, особенно благодаря превосходной игре Каратыгина, живо напоминает исторического Лудовика XI, кровожадного, жестокого, мстительного, забавляющегося мучениями своих жертв, как кошка мышью, скупого, формально набожного, внутренне безрелигиозного и безнравственного и, как все люди без истинной религиозности, в высшей степени суеверного; но вместе с этим характера могучего, воли исполинской, словом, страшного орудия для осуществления блага путем зла. Каратыгин как бы переродился в этой роли - его нельзя было узнать, хотя местах в двух, жертвуя истинному эффекту, он и изменял своей роли и из Лудовика XI становился Каратыгиным. Но как это были какие-нибудь два мгновения на три часа превосходной игры, то лавр подвига и остается за ним бесспорно. Игру его невозможно характеризовать словами и надо видеть, чтобы понять и оценить: верх драматического искусства и торжество его таланта, являющегося, в этой роли, в своем апотеозе. Дряхлый старик, страждущий всеми недугами - плодом буйно проведенной молодости, беспрерывно напряженного и неестественного состояния духа; король-плебей, который одет с мещанскою простотой, беспрестанно шутит, как какой-нибудь добрый гражданин своего "доброго" города Парижа, но сквозь внешний плебеизм которого ни на минуту не перестает проблескивать луч царственного достоинства, даваемого правом рождения и привычкою повелевать с младенчества. Он окружен людьми низкого знания, которые, по своей ограниченности, приписывают благосклонность к ним короля личным своим достоинствам и мнимой родственности с духом короля, не понимая его глубокого плана унижения дворянства для возвышения и сплавления воедино разъединенной Франции. Таков Каратыгин в этой роли! В каждом слове, в каждом жесте вы видите характер исторического Лудовика XI! Посмотрите, как он согнулся, как часто он кашляет, задыхается, как медленна и слаба его походка, какое коварство в его будто бы простодушном смехе, как он все видит, притворяясь, что ничего не видит, как он умеет прикинуться обманутым, чтобы вдруг и врасплох схватить свою жертву и заставить ее во всем сознаться; заметьте, как уж чересчур обыкновенен его язык, простонародны манеры, грубы шутки и как сквозь все это виден король, знающий, что он король, уверенный в своем могуществе, в силе своего ума и непреклонности воли! Вот вам игра Каратыгина, если это даст вам о ней хоть какое-нибудь понятие! Но вот, верный духу своего века, он отказывается от любимого кушанья, от рюмки вина, потому что его врач запрещает ему это, грозя, в случае непослушания, скорою смертию... И он повинуется ему, как дитя, не догадывается, при всей хитрости и тонкости, что врач этим мстит ему за презрение, которым он беспрестанно клеймит его, равно как и всех своих тварей; он хорошо знает им цену, и издеваться над ними - его любимая забава! При слове "бог", "покаяние", "смерть" он набожно снимает свою шапку с оловянными изображениями святых, - и в то же время с шуточками и остротами посылает на ужасную пытку юношу, любимого его дочерью, которую он любит со всею отеческою нежностию. Он знает свои грехи, боится Страшного суда; но просит у бога еще двадцати лет жизни - для блага Франции, которая стонет от его жестокостей. Все это я говорю не от себя, не от истории, не от пьесы даже, а из того, что я увидел от Каратыгина или, лучше сказать, что показал мне Каратыгин...2а. Дивное искусство!..
Все говорят, что у Каратыгина всегда превосходно выходит то место, где граф Аймар Сен-Валье отказывается подписать свою разводную с побочной дочерью короля, говоря, что развести его с женою может только папа, на что Лудовик XI отвечает ему:
Здесь император твой и папа!
В самом деле, согбенный стан престарелого и больного венценосца выпрямился, принял гордое положение, голос загремел... Я это и видел и слышал, но со всем тем на сей раз это место не так удалось: в голосе чувствовалось напряжение, усилие, а не мгновенная вспышка вдруг пробудившегося и грозно восставшего царского величия. Но последовавшие за тем кашель, усталость и весь конец сцены, проговоренный с видом утомления тела, но не души, были превосходны в высшей степени. В последнем действии, когда Жорж д'Эстувиль, коварно и оскорбительно обманутый королем, в порыве негодования вычисляет ему ему жестокости и преступления, Каратыгин превосходно, с неподражаемым благородством, достоинством и простотою произнес стихи:
Умолкли! дерзкими наскучил мне словами,
Долготерпение оставить я готов;
Что небо не разит надменного громами,
Ты думаешь - у неба нет громов.
И никто не хлопнул ему; но последующий затем монолог, где Лудовик XI, хваляся своим бесстрашием, говорит, как он вышел цел из битвы, из-под мечей окружавших его врагов, а мальчик хочет его устрашить {Это могло еще происходить и оттого, что самый монолог натянут, а главное оттого, что пьеса переведена не прозою, а стихами, и еще шестистопными и, как мне иногда слышалось, чуть ли не с рифмами. Когда наши переводчики убедятся, что шестиногие ямбы, с переливающимися или, лучше сказать, перекатывающимися полустишиями, несносны в драме?.. Вот уж подлинно неуместная трата таланта!..}, - был произнесен как-то утрированно и сопровождался каким-то насильственным жестом - и все пришли в неописанный восторг... Вот только два места во всей пьесе, в которых Каратыгин показался мне не Лудовиком XI, а Каратыгиным. Исчислять превосходных мест не стану: это значило бы отдать подробный отчет в каждом слове и каждом жесте, что было бы не совсем удовлетворительно для вас, не видавших Каратыгина в этой роли, и утомительно для меня и для читателей.
Превосходно!.. и однако ж я не пойду в другой раз смотреть "Заколдованный дом". Что тут за наслаждение платить дорогою ценою утомления, скуки и досады!.. Игра Каратыгина в роли Лудовика XI есть торжество сценического искусства; но представление всей пьесы, ее ensemble есть решительное оскорбление сценического искусства, потому что если вместе с Каратыгиным играли Брянский и Брянская, зато с ним играл и г. Толченов (и еще такую роль, удовлетворительное выполнение которой сделало бы честь великому таланту), и с ним же играли господа Воронов, Фалеев, Толченов 2-й, Афанасьев, Чайский, Ахалин... Бедная русская сцена: таланты есть, а театра нет!..
Вторую роль в пьесе - роль Корнелия - играл Брянский, и играл с свойственным ему искусством. Но мне опять, сквозь всю простоту его игры, слышалась как бы невольно, вследствие долговременной привычки, пробивавшаяся классическая певучесть и переливность голоса, к тому же еще слишком мягкого для такой роли; а в потрясающих местах роли, где выказывалась страсть скупости во всем ужасе своего трагического комизма, его голос и жесты казались мне несколько напряженными и потому утрированными. Что же касается до мимики и манеры держаться на сцене сообразно с характером своей роли, - я видел много таланта, искусства и умения. Вот, мне кажется, роль, созданная для Щепкина!3 Уж тут он не насмешил бы, усыпив вполовину, как в роли Гарпагона, а ужаснул бы зрителей, показав им в комической форме трагическую сторону одной из ужаснейших страстей человеческих - скупости!.. Брянская прекрасно выполнила роль графини Марии, жены графа Аймара Сен-Валье и дочери короля, хотя это и не из таких ролей, где артист может вполне развернуть свой талант, чтобы о нем можно было произнести определенное суждение.
Роль сестры Корнелиуса принадлежит к важнейшим ролям в пьесе, и ее превосходно выполнила г-жа Вальберхова, некогда блиставшая на петербургской сцене, а теперь отличающаяся почти в одной этой роли, но зато так отличающаяся, что невольно хочется ее вызвать тотчас после Каратыгина. В самом деле, невозможно требовать более искусного выполнения роли, а когда она умирает, убитая подозрением в воровстве со стороны родного брата и его угрозами пытки и казни, то можно испугаться - уж и не вправду ли она умерла... Превосходная сцена!
После драмы давался какой-то водевиль4; но я не люблю смотреть водевили после драм, в которых хоть один актер поразил мою душу сладостными впечатлениями искусства... Сверх того, я твердо решился не смотреть тех водевилей, в которых не участвуют вместе Сосницкий, Максимов 1-й, Григорьев 2-й (если дело идет о купце), Афанасьев (если дело идет о подьячем или лакее), Мартынов или хоть по крайней мере один Мартынов... Что делать! у всякого свой вкус - почему же и мне не иметь своего?.. Вследствие всего этого я не видал ни водевиля, ли г-жи Асенковой.