Вернуться на предыдущую страницу Вернуться на предыдущую страницу
Амарантос, или Розы возрожденной Эллады. Произведения народной поэзии нынешних эллинов, собранные, переведенные и изданные с подлинником, предисловием, филологическими и историческими замечаниями Георгием Эвлампиосом. Удостоено демидовской премии. Санкт-Петербург. В тип. императорской Академии наук. 1843. В 8-ю д. л. 136 стр.
Во времена владычества французского псевдоклассицизма народная поэзия была во всеобщем пренебрежении и даже презрении. Этому были и дельные и нелепые причины. С одной стороны, псевдоклассики имели право отвергать, как пошлость, простодушные произведения народной музы, думая, что только просвещение и образование могут быть источником истинного искусства; с другой стороны, они жестоко ошибались, забывая, что всякий возраст имеет свою поэзию и что у народа, как и у частного лица, есть свое время младенчества, юности и возмужалости; сверх того, они не знали, что в детском лепете народной поэзии хранится таинство народного духа, народной жизни и отражается первобытная народная физиономия. Псевдоромантизм, возникший в начале XIX века, убил французский псевдоклассицизм. Тогда все европейские литературы, по закону диалектического развития мысли, перешли в противоположную крайность: народные песни и сказки сделались предметом безусловного уважения и начали возбуждать неосновательный восторг. Немецкою и английскою литературами в особенности овладела эта мания. Бюргер долго пользовался славою великого поэта за нелепую балладу свою "Леонору", написанную в духе самых грубых и диких предрассудков невежественного простонародья. Эта баллада была переведена на все языки. Жуковский сперва переделал ее на русский лад под именем "Людмилы", потом перевел ее. Подражаний этой балладе несть числа на русском языке. В то же время все бросились собирать свои народные песни и переводить чужие. Всё это было очень полезно во многих отношениях; но тем не менее крайность была смешна. Слава богу, теперь это народное беснование уже прошло: теперь им одержимы только люди недалекие, которым суждено вечно повторять чужие зады и не замечать смены старого новым. Никто не думает теперь отвергать относительного достоинства народной поэзии; но никто уже, кроме людей запоздалых, не думает и придавать ей важности, которой она не имеет. Всякий знает теперь, что в ней есть своя жизнь, свое одушевление, естественное, наивное и простодушное; но что всё этим и оканчивается, ибо она бедна мыслию, бедна содержанием и художественностью. Главное же, - всякая народная поэзия хороша у себя, дома, а в чужой земле теряет большую половину своего поэтического аромата и даже своего здравого смысла. Исключение остается только за одною народною поэзиею в мире - поэзиею древнегреческою, которая, будучи народною, есть в то же время и художественная; будучи греческою, она в то же время и общечеловеческая, всемирно-историческая, мировая.
Поэтому г. Георгий Эвлампиос совсем не оказал такой великой услуги русской литературе, какую думал он оказать ей переводом каких-нибудь двадцати девяти народных песен новых греков. Во-первых, песни эти хороши в Греции и для греков - в этом мы не сомневаемся; но на русском языке они не то, чтоб не хороши, а как-то не читаются. Это, вероятно, потому, что у нас, русских, есть свои народные песни, которые нам, русским, более или менее нравятся, но которые на новоэллинском языке, вероятно, не понравились бы ни грекам, ни тем из русских, которые знают новогреческий язык. Конечно, можно не без удовольствия прочесть, например, эту новогреческую песню, хотя она и не совсем поэтически передана по-русски г. Георгием Эвлампиосом:
Младая супруга краса Евгенула
Хвалилась однажды, что будто она не страшится Харона: "Стоят за меня, вишь, братьев моих девять, героев могучих".
Харон где-то это услышал (какая-то птица сказала),
Пустил в нее тотчас стрелу, и смертельно он бедную ранил.
И вот лекаря к ней ходили, лечили - лечить отказались.
Вот мать поминутно ее навещает да волосы рвет на себе. -- Голубушка, ты умираешь; скажи хоть, что мне поручаешь? -- Ох, матушка, что порученье и что мне тебе поручить?
Родимая, если придет мой Костас, его не печаль ты. -
Но вот уж Костас показался; он едет с охоты верхом,
Ведет он оленей живых, ведет зверей диких ручными,
И связан лежит на седле у него молодой олененок.
Вот видит он крест у дверей, - двор священников полон.
Что значит, - он спросит прохожих, - вся эта духовных толпа?
Твоя Евгенула скончалась; в могилу ее уж несут. -
Тут вынул кинжал роковой из ножен с золотою оправой,
Высоко он им замахнулся: кинжал ему сердце пронзил!
Там, где погребли удалого, там вырос теперь кипарис;
Там, где схоронили красавицу, - вырос тростник.
Бушует владыка Борей - кипарис свои ветви склоняет;
Лишь только повеет Зефир - и сгибается нежный тростник,
Наклонится чуть лишь тростник - целует его кипарис.
Но что хорошего или интересного для русской публики, например, вот в этой песне:
Пела красавица, распевала она у окошечка прекрасного,
Все кораблики, песню слушая, к бережку пристают, приворачивают,
Лишь кораблик один - то огромный был и военный корабль, -
Своих парусов не спускает он, к бережку пристать не хочет он. "Собери же, корабль, свои парусы
И спусти их вниз на палубу;
Запела я, правда, песенку,
Но та песенка миролог лишь мой;
Лежит у меня муженек мой больной,
Он близок уже к часу смертному;
Он просит у меня лекарства себе,
Чтоб отведать его и выздороветь;
Просит жира себе от лани дикой он,
Молока он просит от дикой козы,
Но пока же я на горы взошла,
Пока на поля спустилась я,
Пока я старалась засаду устроить,
Чтоб дикую лань ту поймать, -
Муженек мой успел уже жениться давно,
И взял за себя он другую жену:
Он камень надгробный взял в тещи себе,
А черную землю - в супруги".
В подлиннике, может быть, есть поэзия в колорите, в самых звуках, но в переводе это - просто галиматья!
Достоинство перевода - не отличное. Не говоря уже о том, что новогреческие народные песни в переводе г. Георгия Эвлампиоса что-то вообще плоховаты, они еще и растянуты, т. е. разведены водицею лишних стихов и слов. Так, например, песня XII в подлиннике состоит из пятнадцати стихов, а в переводе - из тридцати.
Но что всего нам непонятнее в этой книжке, - это ее пышное заглавие и еще более пышное предисловие: подумаешь, дело идет и бог знает о чем, а совсем не о посредственном переводе каких-нибудь двадцати девяти народных песен. Песни эти занимают тридцать четыре странички со всеми пробелами, виньетками (весьма некрасивыми) и примечаниями (очень неглубокомысленными), т. е. два листа с небольшим, потому что на одной стороне каждого листка напечатан перевод, а на другой текст. Между тем, книжка состоит больше, чем из десяти печатных листов. Чем же наполнены остальные восемь листов? А вот посмотрим. На первой странице короткий титул книги на новогреческом и русском языке; на обороте - ничего; на второй странице - ничего; на обороте ее - полный титул книги на новогреческом языке; на третьей странице - полный титул книги на русском языке; на обороте - цензурное "печатать позволяется"; на четвертой страничке - несколько строк по-новогречески; на обороте - посвящение книги "дражайшему" родителю от "покорного" сына на новогреческом языке; на пятой страничке - посвящение "дражайшему" родителю от "покорного" сына на русском языке; на обороте и на шестой страничке - то же; на обороте - ничего. Итак, вот уж ровно шесть листков, или двенадцать страничек, т. е. почти печатный лист занят ровно ничем. Затем следует на 29-ти страницах широковещательное предисловие на русском языке - нечто вроде огромных ворот, ведущих в маленькую хату. На странице 30 - ничего. На 31 странице коротенькое предисловие к песне; на 32 странице - подлинник песни; на 33 - перевод песни; на обороте: "Часть I", по-новогречески; на 35 странице: "Часть I", по-русски; на обороте - снова титул книжки по-новогречески; на стр. 37 - снова титул книжки, по-русски. Затем уже следуют 28 песен, напечатанных texte en regard. {перевод с параллельно напечатанным текстом оригинала (франц.). - Ред.} Перевод последней песни приходится на 69 странице; на обороте ее и на 71 странице - заглавие народной сказки "О бессмертной воде" и означение второй части, по-новогречески и по-русски; на обороте - ничего. Страницы 73--77 заняты неинтересным рассказом и разным пустословием о том, как г. Георгий Эвлампиос услышал эту сказку от одного рассказчика на корабле во время штиля. Затем следует прозою сказка texte en regard. Сказки эти - как все народные сказки на белом свете: попросите любую старуху, она вам сейчас же расскажет сказку не хуже, даже лучше той, которую имел терпение и досужество пересказать г. Георгий Эвлампиос...
Надо отдать справедливость издателю: мастер он делать всё из ничего и составлять книги из таких материалов, которых не хватило бы и на тощую брошюрку...
Книжка издана красиво. Русский язык в ней грамотен.